Господин Ветер
Шрифт:
— Если мы ее не проедем.
— Вряд ли. В Караганде нет объездной. Трасса идет через город. «Караганда, Караганда, ты уголька даешь на гора-года», — пропел Крис.
Угольный город Караганда. Черный как антрацит. Почему-то Кристофер с детства представлял его именно таким. Кара — значит черный. Черная ганда. Каракалпакия — место черных колпаков, Каракорум — место черных корумов, озеро Каракуль — место черных кулей, Карачай — черный чай, Каратау, Карадаг. Карабас.
— Знаешь, — Кристофер остановил мысленную игру с самим собой, — недалеко от Караганды есть поселок Карабас.
— Карабас-барабас. Может Леша Толстой своего Карабаса здесь и нашел.
— Может. Но самое прикольное название я видел в Мордовии. Деревня Морг.
— А я помню Засосье… Не от засоса, а от реки Сось.
— Ой, таких до хрена, — Крис начал перечислять, — Большие Задерихи, Стремутка — это на Псковской трассе, и тамже, толи до, толи после — Мараморочка. Представляешь, Мара — это богиня смерти, и мор — тоже ясно, а тут еще и уменьшительно-ласкательное…
— А знаешь, там же, на Псковской, есть Карма.
— А если ехать из Белоруссии в Псковскую, первая после границы Лобок. Представляешь, что дальше… За этой деревней.
— Да…
— Да, да… Я где-то слышал, что до первой переписи населения было много всяких Хуевых, Блядовых. Эти слова имели менее бранный оттенок, чем сейчас. А Петруша приказал переделать Хуево в Зуево, Блядово, скажем в Лядово, Гавнищино — в Ганищено и так далее…
— Смотри-ка!
Кристофер развернулся. Белая помятая четверка, которая, казалось, пролетела мимо даже не притормозив, остановилась метрах в ста и теперь ехала задним ходом по направлению к стопщикам.
— Про нашу честь. — Кристофер побежал ей навстречу.
За рулем сидел стриженый ежиком толстяк. Круглая голова, толстые подушечки-ладони на руле, улыбка-полумесяц, розовое лицо и несколько не соответствующая этой розовости недельная щетина.
— Караганда! — крикнул Крис в раскрытое окошко.
Драйвер кивнул.
— Только мы не сможем заплатить.
— Залезайте. Я не такси.
Крис сел рядом с водителем, а Галка, скинув сандали, расположилась, точнее, легла, сзади — четвертая модель жигулей в этом плане весьма удобна — задние сиденья были превращены в спальное место.
— Издалека?
— Из Алма-Аты. Второй день идем.
— А далеко? — Драйвер продолжал улыбаться.
— В Екатеринбург. А потом в Питер.
— Так я вас до Темиртау довезу. Это за Карагандой.
— Отлично.
Драйвер оказался веселым и разговорчивым. С такими Крис любил ездить — нет необходимости самому напрягаться, можно слушать полузакрыв глаза и согласно кивать, подталкивая речь собеседника в трудных ухабистых местах. И ехать сколь угодно долго, хоть день, хоть два. Крис исправно слушал рассказы о тяжелой жизни угольщиков, о детях, об охоте и рыбалке и уже начал проваливаться в полудрему, как машина резко остановилась.
— Стоп, — произнес водитель, — ставят где ни попадя.
— Случилось чего? — встрепенулся Крис.
— Стоп. — Водитель кивком головы указал на знак «СТОП». — Раз поставили, остановимся и подождем. Небось в кустах сидят.
— Плохой знак.
— Самый поганый знак не этот. Сорок.
— Чего?
— Знак сорок. Попробуй не нарушь. Анекдот даже есть. Постояли, поехали дальше. Теперь не прицепятся — Водитель медленно тронул с места. — Приходит гаишник к начальнику. Говорит, мол, жена родила, денег нет. А тот ему: «На вот, возьми знак сорок и ставь где хочешь». А мне не везет на знак стоп. Все время его не замечаю.
Через несколько метров они свернули и тут-же налетели на гаишника, энергично размахивающего жезлом.
— Вот сука. Я сейчас. — Водитель припарковал машину и подошел к менту. Их беседа продолжалась сначала на дороге, затем страж порядка повел толстяка к спрятанной в кустах гаишной шестерке и принялся показывать ему какие-то бумаги. Крис успел вылезти, прогуляться до кустов и теперь ждал на обочине. Галка продолжала спать на заднем сиденье.
— Ну что? — спросил Крис драйвера, хотя ответ был уже очевиден.
— Знак «СТОП». — Он развел руки в стороны.
— Но ты же стоял !!?
— Я стоял перед знаком, а он мне показал правило, по которому нужно стоять перед перекрестком, следующим за знаком. Да ну его в жопу. Не за это, так за что-нибудь другое содрал. Поехали.
— Они за все сдирают. — Крис продолжил тему недавнего анекдота. — Я слышал совершенно реальную историю про другой знак. «Остановка запрещена». Врезался, значит, гаишник на своей частной машине в припаркованную чужую. А хозяина той, в которую врезался на его гаишное счастье нет. Что делать? Бегом-бегом к начальнику за знаком, воткнул рядом. Получается виноват тот, кто припарковался.
— Да таких анекдотов до фига. Хочешь?
— Давай.
— Вот например. Жена гаишника привела к себе любовника. А тут муж возвращается. Любовник сразу под кровать. А муж видит, кто-то у жены есть, начал искать. Найду, говорит, убью. В чулан заглядывает, тут говорит, нет, в шкаф — и тут, говорит, нет, за занавеску, и тут, говорит, нет, под кровать — а любовник оттуда ему стольник протягивает, тот стольник хватает и в карман. И тут, говорит, нет.
Крис рассмеялся. Хотя он уже слышал этот анекдот, причем от похожего толстяка с похожей интонацией. «Дежа вю. Я словно проезжал здесь в прошлом году с этим драйвером, только трасса почему-то была на Украине».
Там и тогда вместо степей да пустынь вдоль дороги тянулись поля подсолнухов, красивых, отороченных гривой солнечных лучей, цветов, поля, полные огромных черных глаз, способных целый день не моргая смотреть на солнце. И неважно, что к осени солнечные ресницы становятся коричневыми, стебли сгибаются под тяжестью черных скорбных голов, смотрящих уже не в небо а на землю .
На этих воспоминаниях Крис неожиданно заснул. И проснулся на перекрестке.
— Приехали. — Водитель улыбался. — Мне на Актау, а вам прямо.