Госпожа поневоле или раб на халяву

Дэвлин Джейд

— Не знаю, — чертенок нахохлился.

Здрасте, родственники, я ваша дядя из Антарктиды. Приехали. И не врет, потому что градусник делает вид, что его тут нет.

— Делааа, — я села рядом с ним на пол, облокотившись на диван. — Давай разбираться вместе. Рассказывай порядок мыслей, когда шел будить, и когда шел обратно, недобудившись.

— Ну, я пришел с настроем разбудить. Ты не будилась. Я решил дать тебе еще поспать. Потом… — чертенок перечислял свои действия очень серьезно-спокойным голосом, и вдруг сорвался: — Хаискорт! Я правда не понимаю!

Я

задумалась. Припомнила подробности. Вчерашние, позавчерашние. Боли чертенок не особенно боялся. Так что он руководствовался иным желанием, чем отодвинуть порку из-за того, что это больно. Каким?

— Ты за что-то обиделся на меня и не хотел, чтобы я тобой… занималась?

— Занималась? — взвился Владис. — Вот именно, "занималась"! Как с ребенком!

Есть попадание. Я опять вздохнула и посмотрела на чертика. Протянула руку и дернула его за прядку надо лбом.

— Чертенок, почему как с ребенком. Просто… младшим товарищем. Почему это плохо?

— Потому что я… я не хочу! Я не привык, чтобы меня так воспринимали! А еще я чувствую… как тебе противно! И совершенно не понимаю, зачем ты это делаешь.

— Так, по порядку. Взрослей, и не буду воспринимать как младшего, — я не дала ему отползти в сторону, удержала за плечо. — И потом. Мы все для кого-то старшие и для кого-то младшие. У тебя разве не было тех… для кого ты малыш, даже если сам уже дедушка? Дальше. Чертенок, всем нормальным людям неприятно делать другим больно. Ну, вот Светлюку твоему нравилось тебя мучить, и… в другом отношении он слюни пускал. Разве тебе от этого легче было? Нет. А мне не нравятся дурацкое это воспитание, но ты-то нравишься! Ради близких людей еще и не такое делают.

— У меня не было тех, для кого я дедушка, — загрустил Владис. Потом заинтересованно переспросил: — А я тебе и правда нравлюсь?

— Ничего, успеется, — засмеялась я. — И дедушкой, и прадедушкой. А насчет нравится… конечно. Я же говорила тебе. Ты отличный парень, чертенок, неглупый, и чувство юмора нашлось, как оклемался немного после этих крылатых кошмариков. Не зануда, не дурак. С тобой легко, интересно и весело. Готовишь, опять же… — я уже откровенно улыбалась. — Так что перестань грузиться всякой фигней. Подумаешь, градусник. Бывает хуже. Справимся. Будешь у меня младшим… братом, еще одним. И занятие для тебя мы обязательно придумаем.

Владис задумался, потом хмыкнул:

— Сдается мне, что ты хитришь. Причем не для того, чтобы расчетливо подняться из низших в родственницы к Высшему. Я бы прекрасно понял такое желание, но ты ведь не поэтому… и, наверное, была бы очень хорошей старшей, не как нянька, а для души. Поговорить там… — чертенок уставился в одну точку и снова замолчал, явно обдумывая что-то.

— Хитрю? — я аж зависла. В каком месте я это… хитровыгнулась так, что сама не заметила. — Нет. Вот сейчас ни капли. А насчет высших-низших… понимаешь, мне как-то пофигу. Я — это я. Если кто-то считает, что он выше меня, флаг ему в руки и противогаз на задницу. Его проблемы.

— А почему на задницу? — удивленно воззрился на меня Владис.

— Чтобы хвост не простудить, —

совершенно серьезным тоном ответила я, изо всех сил стараясь не рассмеяться.

— Заботливая, — заулыбался чертенок.

— А то! Ну как, пойдешь в младшие братья?

— Знаешь, не то чтобы мне не нравится эта идея, но что-то в ней меня беспокоит. И совсем не то, что это будет договор между Высшим снизу и низшей сверху. У нас уже один такой есть и живем же как-то…

— А причем тут какие-то договоры? Семья — это не бумажка с печатью, это отношение. Оно или есть или нет. Но если хочешь, можем заключить еще один договор.

— Не-ха-чу! — четко по слогам произнес чертенок. — Я не-ха-чу быть твоим младшим братом. Я против инцеста.

— Эпссс… приехали. При чем тут инцест? А, ты об этом… хмммм, — то есть про лечебные процедуры лучше не заикаться, это ему еще больше не нравится. — Хорошо, давай не сестра, давай… — а кто? Блин! Ну, придумается же что-то? А? Нда. Воображение покрутило пальцем у виска и повернулось ко мне задом.

— Давай кто? — чертенок уже нашел в себе силы, чтобы медленно встать: — Сейчас ты на розовое пугало похожа, — хмыкнул он, разглядывая меня. — Взъерошенное такое. Даже не знаю, в какие отношения я готов вступить с пугалом.

— Сам ты! — я сделала вид, что надулась. — Высший хрюндис! — и показала язык. — Ладно, я поняла, что нам делать. Пугало и хрюндис — это ж сама судьба велит… подружиться. Ну как? Друг?

— Кто такой "хрюндис"? — опасливо уточнил Владис, протягивая мне руку и тоже помогая встать.

— Это такой поросенок, только высший, — я прикусила губу.

— Ага… Ну тогда да, — хмыкнул чертенок. — Я — поросенок, а ты — свинка, пылеразносящая, — и он дернул меня за руку так, что я подскочила с пола и уткнулась слету прямо ему в грудь. — Или породниться или дружить. Без вариантов.

Ну, как друга… можно и обнять. Что я и сделала, пока смеялась. Обняла, прижалась ухом к груди и послушала, как звонко тикает чертячье сердце. Совсем как нормальное, в смысле, человеческое.

— Ладно, раз две свинки договорились, давай ты больше не будешь играть с градусником в мученика-стахановца. Ага?

— У меня переводчик скоро рехнется, — жалобно произнес Владис. — Как связано мое поведение со стахановским движением?

— Они тоже старались больше нормы заработать, — объяснила я сквозь хихиканье. — Короче, не жди, пока он тебя шибанет, а просто буди меня вовремя. Договорились? Даже если потом, когда-нибудь, тебе и в самом деле будет просто жалко меня дергать, потому что я устала.

Чертенок вдруг заметно смутился, но кивнул. Вроде договорились. Пообнимавшись с минутку, я вздохнула и чертика выпустила. У нас еще были незаконченные дела, чтоб тому воспитателю-экспериментатору сто градусников-злыдней в зад, и провернуть до характерного щелчка…

Процедура была уже знакомая, хотя от этого не менее противная. Зато потом я почти полчаса наглаживала пострадавшую задницу, изведя второй тюбик спасателя под корень. У меня теперь десяток в холодильнике живет, ждет своей очереди.