Госпожа Рекамье
Шрифт:
В Риме Жюльетту ждали — и уже несколько месяцев звали — два ее самых дорогих друга: герцогиня Девонширская, которая старела, но могла все понять благодаря своему уму и проницательности, и Адриан, очаровательный герцог де Лаваль, поклонник Жюльетты в молодые годы, который теперь вел в Вечном городе блестящую жизнь посла Его Христианнейшего Величества… Жюльетта была уверена, что найдет себе прекрасное окружение в их лучах…
Амелия тоже была способна понять, от чего отказывается ее тетя, покидая Париж, и чего хочет, отправляясь в Рим. Но была ли она с этим согласна? Она проявит себя приятной, тонкой, пикантной подругой, и ее бодрость оживит собой существование г-жи Рекамье. Но ведь она была уже в том возрасте, когда могла привлекать внимание? Вслед за ней явятся молодые люди с новыми идеями (Адриан уже тогда называл ее «маленькой либералкой»),
Керубино, с осени не покидавший Жюльетту, не скрывал своей ревности к чересчур кипучему, чересчур переменчивому министру, отсутствие которого еще больше довлело над жизнью Аббеи, чем его присутствие… По крайней мере, от него отдалялись, все дальше и дальше с каждым поворотом колеса… Напишет ли он? Ответит ли она? Поимеет ли он уважение к потребности в спокойствии, за которым отправился в другую страну? Или явится разорвать этот заколдованный и преданный круг, с которым ей удалось не разлучиться?
В Лионе Жюльетта получила одно из двух писем, адресованных ей Рене. Оно заканчивалось такими словами: «Возвращайтесь как можно скорее. Я постараюсь дожить до Вашего возвращения. Я так страдаю». Она не ответила. Только из Шамбери отправила в Париж записку. Отстраненную. Великий человек уведомляет о ее получении в письме от 29 ноября: «Я получил Вашу записку из Шамбери. Она нанесла мне жестокую рану. „Сударь“ заставило меня похолодеть. Признайтесь, я этого не заслужил».
Непонимание? Неискренность? Шатобриан, пораженный отъездом Жюльетты, контратакует, и это честно: зачем ее понесло в Италию? Можно лишь склониться перед ее волей… Но пусть признает, что сама этого захотела… И что он страдает из-за того, что ее нет рядом. И что он ее ждет. Именно этого она и желает. Пусть подождет. Время и пространство, которыми она их разделяет, должны умерить неровные и бурные отношения. Когда она почувствует себя излеченной и укрепит свою душу, она вернется. Пока же они обменяются несколькими письмами и записками. «Вернитесь, твержу я», — скажет он. И тишина — на долгие месяцы. До того еще далекого дня, когда она явится вновь.
Разумеется, во время римских каникул Жюльетта будет в курсе всего, что делается и говорится в Париже: ей будут сообщать об этом семья, Матье и сам Адриан. И это хорошо: она должна отделаться от своей уязвимости. Восстановить внутри себя плодородный слой. Закалить свой независимый дух и свойственную ей силу, о которой мало кто подозревает, поскольку она умеет облечь ее в самую грациозную и мягкую форму. Не стоит и говорить, что она прекрасно с этим справится.
Десять лет прошло со времени ее первой и ступенчатой поездки в Италию. Вспомним о ее переживаниях, горечи, разочаровании после измены г-жи де Сталь, Огюста и даже, в меньшей мере, Матье, вызвавшегося ее сопровождать и передумавшегр в последнюю минуту: Матье, как и Наполеон, никогда не увидит Рима… Жюльетта, изгнанница, прекрасная одиночка, подпала под обаяние ровного ясного неба и римских нравов: в оккупированном, бессильном городе она смогла воссоздать скромный и приятный салон… Прошло время: бурное возвращение, женственность, расцветшая на фоне политических передряг, поражений и Реставраций… Потом скончалась г-жа де Сталь. И ее сменил Шатобриан, став грозным и грандиозным центром всей ее жизни, всех ее помыслов… Шатобриан, человек-буря, гроза, ураган, обольстительный, опасный поэт, надменный дипломат, невоздержанный министр, опьяненный собственными химерами, влюбленный в свои излишества и головокружение от успехов, экстравагантный путешественник, который видит только себя, где бы он ни был, но также самое юное, увлекающее существо, обезоруживающее своим очарованием и аристократичной учтивостью… Шатобриан, судьба Жюльетты, ее покоритель.
Как это она догадалась, чтобы успокоить волнение своего сердца, избрать город — теперь она это знает, — который
Она «взбрыкнула» (о чем свидетельствует ее сильно изменившийся почерк), но знает, что эти страдания — последние: отныне в ее власти изменить направление своей жизни и того чувства, на которое она обречена, чтобы они были под стать ее образу — мирными, насыщенными, подконтрольными ей.
Путешествие проходило удачно, перевалили через Мон-Сенис, который побаивались преодолевать, так же, как боялись пускаться в море… Балланш, по своему обыкновению, оставался погружен в свои мысли, но это неясное и привычное присутствие ободряло Жюльетту как милая привычка. Балланш был бы хорошим отцом: ему хватало добродушия и педагогических навыков, чтобы общаться с молодыми людьми. Амелия лукаво называла его «своей дуэньей» и не слишком ошибалась… Почти семейный покой каравана подстегивал его мысли: у него была куча планов, и он действительно принялся в Риме за свой монументальный «Палингенез». Пока же он делился с Ампером мыслью о составлении подробного «Путеводителя» по Италии, который должен был стать чем-то превосходным и идеальным, — разумеется, ничего такого они не создадут, но во время всего пути будут лелеять и множить наброски.
На две недели остановились во Флоренции — с 19 ноября по 10 декабря — ровно настолько, чтобы насладиться архитектурными и живописными красотами. Для молодого Ампера это было открытием (которое зачтется в его будущей работе историка), и его радость оказалась заразительной: можно было поспорить, что благодаря ему его спутники по-новому взглянули на шедевры, которыми вместе любовались. Он заметил, что Жюльетта «живо чувствовала высшую красоту в искусстве и литературе; менее достойное ее не трогало…» И в этом, как и во всем, она, рожденная под знаком Стрельца, всегда умела дойти до самой сути. Поэтому, во время остановки во Флоренции, ее чаще всего можно было найти в галерее Уффици и во дворце Питти…
Госпожа Рекамье навела справки у французского посланника в Тоскане, г-на де Ла Мезонфора, о графине Олбани, которая вот уже тридцать лет держала знаменитый салон в городе Медичи. Эта заходящая «звезда» (она умрет в начале следующего года), прославленная своей молочной красотой и темным взглядом, с возрастом отяжелела и, если верить Шатобриану, была похожа на картину позднего Рубенса. Однако она по-прежнему очаровывала свою эпоху: эта легендарная аура, вероятно, была обязана собой как блеску ее приемов, так и ее личной жизни…
Урожденная принцесса фон Штольберг, она в девятнадцать лет вышла за своего жениха Чарльза-Эдуарда Стюарта, гораздо старше ее и записного пьяницу. Чета поселилась в Риме под именем графов Олбани, и очень быстро молодая женщина связала свою судьбу с крупным поэтом и драматургом, графом Альфиери. Это произошло в 1777 году, в год рождения Жюльетты. Их роман, пересыпанный побегами, попытками примирения со стороны мужа, покорил всю Европу. Когда Шатобриан присутствовал в 1803 году на похоронах поэта, он склонился перед их любовью и прочитал стихи, написанные Альфиери для своей подруги: «Он двадцать лет предпочитал ее всему на свете. Он постоянно следовал за ней и почитал ее, смертную, словно она была божеством…» Госпожа де Сталь восторженно воскликнула: «Они не были женаты, они выбирали друг друга каждый день…»
Божество, в конце концов, утешилось с молодым художником Фабром из Монпелье, который делил с ней жизнь во Флоренции. Небольшого ума, но наделенная вкусом и здравым смыслом, графиня Олбани казалась Горацию Уолполу довольно заурядной немкой, тогда как Сент-Бёв видел в ней подлинную женщину XVIII века, «причем из лучших, чувствительную и разумную». Графине Олбани — подруге Бомарше, г-жи де Жанлис, Коринны, Сисмонди, герцогини Девонширской придет в голову удачная мысль завещать свои коллекции Фабру, который впоследствии оставит их своему родному городу… В ее лице Жюльетта могла бы встретить то, что еще оставалось от ее великих предшественниц — Дюдеффан, Жоффрен, Тансен — тех женщин, которые всемогуществу двора противопоставили всемогущество салонов, гостеприимства и женского сияния.