Госпожа Рекамье
Шрифт:
Курьезная ситуация! Мы не упомянули бы о ней, если бы она в свое время не потешила публику, а Жюльетта не сохранила в своих бумагах письма обоих заинтересованных супругов. Матье, когда он еще не сделался святым, женился на своей кузине Гортензии де Люин, дочери живописной герцогини, которая на наших глазах ухаживала в Лионе за г-жой де Шеврез. Гортензия не унаследовала широты темперамента и повадок своей матери, которую резко критиковала, как и прочих членов своего клана. Мелочная, узколобая, скупая, она так и не простила обольстителю Матье грехи его молодости, и после их разрыва во время Террора, а особенно после смерти своего отца, оставившего ей внушительное состояние, держала мужа в узде… После того как он вернулся из эмиграции, она поставила его в известность, что в казематах Террора принесла обет целомудрия во имя спасения родных.
И вдруг от них потребовали того, что для них было самым больным вопросом, — исполнения супружеского долга! Как это уладить? Матье составил письмо «примирения» в адрес Гортензии — маленький шедевр супружеской и христианской дипломатии: «Я всегда уважал Вас за то, что Вы не откажете ни в чем во имя долга…»
Потребовалась смерть Анри, чтобы он решился «попытаться вернуть потерянное время и по-настоящему отметить тридцать первую годовщину их свадьбы». Их история была похожа на историю Сары и Авраама. Не повредит ли это ее здоровью? Матье предложил… э-э-э… сближение на 21 сентября, свои именины, и заверял ее, что всё пройдет как нельзя лучше, они вручат свои души Господу, он же, со своей стороны, постарается действовать как можно проще…
Самое смешное и неожиданное, что по завершении испытания виконтесса вновь воспылала безудержной страстью к своему супругу! «Она не могла жить без его присутствия, просто настоящий роман, — комментирует г-жа де Буань. — И лицо этой сорокапятилетней героини — некрасивой, плохо сложенной и к тому же невероятно вульгарной, довершало нелепость этого шутовского медового месяца, который Матье сносил со своим привычным смирением…» Однако и Матье, по его собственному признанию, с трудом удавалось соблюдать спокойствие. Как только оба сняли с себя обеты целомудрия, ничто не мешало им вдоволь предаваться взаимной привязанности. К несчастью, несмотря на всё свое воодушевление, потомства Сара и Авраам не произведут.
В первых числах октября г-жа Рекамье поселилась в месте, отныне связанном с ее именем — Аббеи-о-Буа. Это был женский монастырь, снесенный в 1906 году, занимавший 7500 квадратных метров между улицей Шез и улицей Севр, на углу нынешнего бульвара Распайль, — иначе говоря, на западной окраине Парижа, изобилующей садами, церквами и обителями.
Это аббатство, основанное буржскими аннунциатами, перешло к цистерцианкам из Нуайона, обосновалось в Париже с разрешения Людовика XIII и существенно разрослось в следующем веке. Королевское аббатство превратилось в мощный дом, а его аббатисы до самой Революции всегда принадлежали к самым знатным семействам в королевстве. При Терроре оно было закрыто, потом преобразовано в тюрьму, а теперь восстановлено: его приобрели канониссы храма Святого Августина конгрегации собора Парижской Богоматери, чтобы упражняться в известных педагогических талантах: они устроили там пансион для девушек из хороших семей, бесплатный экстернат, да к тому же сдавали вдовам и старым девам часть построек, сооруженных в 1779 году Вернике и выходивших одновременно на улицу Севр, в сад и на парадный двор. Жизнь жилиц, как и положено, не зависела от монашеской общины.
Жюльетта была не первая: актриса мадемуазель Клерон, г-жа Дюдеффан и г-жа де Жанлис некогда жили на улице Сен-Доминик, в доме Дочерей Святого Иосифа. Пантемон на улице Гренель или монастырь бернардинцев на улице Вожирар тоже высоко ценились. Преимуществом такого образа жизни была экономия, стабильность, хороший тон и покой.
Для Жюльетты начиналась новая жизнь: в сорок два года она рассталась со своей семьей, оставив при себе лишь племянницу, и сама стала распоряжаться остатками своего состояния. Она обрела независимость. Когда ее решение было принято, все большие апартаменты оказались заняты, поэтому она поселилась в знаменитой «малой келье» на четвертом этаже, уговорившись с дамами из аббатства, что спустится на второй
Первое жилище Жюльетты в Аббеи было неудобным, вытянутым в длину и расположенным на верхнем этаже, это была единственная комната, в которой она устроила альков и где собирала свой салон. Кровать стояла против камина, обрамленная двумя библиотечными шкафами. Между двумя окнами, выходившими в сад и с видом на улицу Бабилон, — картина Жерара, изображающая г-жу де Сталь в виде Коринны, под ней — фортепиано. Арфа, небольшой письменный стол, кресло и любимая кушетка хозяйки дома составляли почти всю мебель из красного дерева — остатки былой роскоши. Скромную квартиру — пол был всего лишь выложен плиткой — дополняли прихожая и кабинет. Туда попадали по лестнице, пристроенной к той, что вела на второй этаж. Вид открывался восхитительный: море зелени, из которого выглядывали колокольни маленьких церквушек…
Картина, написанная в 1826 году Дежюинном, прекрасно передает элегантность и нежность новой обстановки, в которой жила прекрасная Жюльетта. Наконец-то мы видим ее дома, окруженную любимыми вещами: она, облокотившись, сидит на кушетке (похожей на ту, с портрета Давида, но только подлинной) с книгой в руках, одновременно задумчивая и внимательная, словно прислушивается к внутреннему голосу, отзвуку только что прочитанной фразы. Рядом с ней — пианино, арфа, круглый столик с цветущим кустом. Прозрачность занавеси, отодвинутой от раскрытого окна, белизна ее платья, мягкость шали, небрежно наброшенной на столик, — всё дышит полной изящества атмосферой, окружавшей г-жу Рекамье, запахом женщины, принадлежавшим ей одной… Литография, выполненная Обри-Леконтом в следующем году, принесла известность этому восхитительному образу, точно выхваченному из частной жизни богини, а не простой смертной.
По рассказам г-жи Ленорман, первый ужин прошел печально: маленькая колония была похожа на жертв кораблекрушения, выброшенных на незнакомый берег. Но в последующие дни мрачное впечатление от прибытия в монастырь рассеялось: г-жа Рекамье нашла понимание и одобрение не только у друзей, но и у людей, пользующихся уважением в обществе, «и поскольку в нашей стране мода вмешивается во всё, стало модным быть принятым в келье Аббеи-о-Буа».
Жюльетта легко выполнила трудный маневр. В несколько месяцев она совершила невероятное: узнала мужчину, которого сможет полюбить, отдалась великому чувству, отвела ему главное место в своей жизни и выстроила эту жизнь вокруг нового полюса. С того лета в Коппе, проведенного в обществе принца Августа, она знала, что доступна, и ждала мужчину, которого бы ввела в свою жизнь. При этом его присутствие должно быть оправданным, модным, неотразимым, чтобы смести ее оборону. Час пробил, Жюльетта не ошиблась. И Шатобриан пошел навстречу судьбе. Пустив в ход свою энергию и чары, он сумел завладеть всем ее существом. Жюльетта со здравомыслием, не исключавшим тревоги, приняла его господство. Чаровница была очарована.
Страсть выставляла свои требования: именно эта глубинная причина руководила красавицей из красавиц, когда она, вопреки всем, ликвидировала свое прошлое. Поступиться своим состоянием, потом, с той же решимостью, построить свою независимость, свою личную жизнь на иных основах — все это служило той же цели: внести ясность. То, как она уладила дела с семьей, отдалившись от нее, но не бросив, с парижским обществом, в которое она продолжала выезжать по утрам, но уже в нем не растворялась, а главное, со своим будущим, которое она утвердила, как сама утвердилась в Аббеи, — выбор, сделанный на долгую перспективу. То, что могло показаться заточением, изоляцией, вынужденным отступлением, на самом деле было взвешенным и прочным обустройством, окончательно защитившим ее от непостоянства судьбы…
Не будь Шатобриана, Жюльетта никогда не повернула бы свою жизнь в таком направлении: эта светская дама, известная кокетка, на всю жизнь поселилась в монастыре, превратив свой салон в политический и литературный кружок, центром которого был человек, которого она любила, и освятив таким образом новое царство, при котором отныне решила жить и умереть, — вот что, должно быть, многих привело в замешательство!
Салон превращается в кружок