Госпожа ворон
Шрифт:
— Ты чего это тут делаешь? — Тиглат стоял, не приближаясь вплотную к парапету.
— Любуюсь, — отозвался он подошедшей Ирэн.
— Заметила я, заметит и она.
— Ты знаешь, что я здесь, а она нет. Ей же в голову не может прийти, что это я тут стою.
— И впрямь, — обронила Ирэн. Представить, чтобы Тиглат Тяжелый Меч явился куда бы то ни было в обычном городском платье ярко бирюзового цвета с красным поясом и насыщенно синим платком на ласбарнский манер, было за гранью возможного. — Но если ты хотел затеряться с таким нарядом в толпе, — Ирэн снова снисходительно окинула друга взглядом, — то на всякий случай напомню, толпа — это вон та, внизу, масса людей. А здесь ты один-одинешенек и яркий, как попугай.
— Неважно, —
"Я не мог пропустить такой день" — прочла женщина.
Прямо под балконом, где стоял новообращенный первый номер среди Клинков Матери Сумерек, прошли несколько ребят из горожан, орущих один громче другого:
Чтобы любимую спасти,
Йо-хо, йо-хо.
Мне надо за море идти,
Йо-хо, йо-хо.
— Пойдем внутрь, здесь шумновато, — пригласила Ирэн вглубь пирамиды.
Тиглат мотнул головой:
— Я хочу смотреть на нее.
— Тиглат, — с пониманием в голосе позвала женщина.
— Ирэн, — злобно прорычал Гор.
Бану, услышав знакомую песню, потянула за рукав Рамира, коротко оглянулась на Дайхатта, и понеслась за поющими ребятами, подпевая.
Скорей везти на острова,
Йо-хо, йо-хо.
Чтоб закружилась голова.
Йо-хо, йо-хо.
Гор, наблюдая, скрипнул зубами. "Пошли" — сказал его дерганный жест головой, и Тиглат скрылся в темноте прохода вглубь здания.
Мальчишка, со смехом в душе огрызнулась Ирэн и пошла следом.
Ну еще бы, огляделась она парой минут спустя. Куда еще ее мог привести Тиглат, как ни сюда, в ранговую комнату? Если уж он не может смотреть на Бану, будет смотреть на то, чему сам помог состояться.
"Бансабира Изящная, первый номер сто девятого поколения Клинков Матери Сумерек. Действующая тану Яввуз. Наставник: Тиглат Тяжелый Меч".
Гор провел шершавыми огрубевшими пальцами по обновленному пергаменту, осторожно коснулся нового знака под ним. Ирэн долгое время наблюдала за другом молча. В свете одинокого факела Тиглат выглядел постаревшим. Ирэн давно не видела его. Пока он жил в храме, воспитывая Бану, Безликая привыкла видеть его таким, каким запомнила в расцвете сил — моложавым, статным, всесильным и непобедимым героем возрастом в четверть века. Но на деле ему пошел тридцать седьмой год, и хотя от этого он стал только еще более привлекательным зрелым мужчиной, сейчас Ирэн видела насколько он утомлен.
То ли борьбой с собой, то ли — с судьбой. Ирэн вглядывалась в его лицо и не верила тому, что видела. Многие сердечные дела молодых поколений мелькали у нее перед глазами, вспыхивая и угасая, как уголья в кострище от малейшего дуновения ветра или мгновения штиля.
Рамир искренне любил Шавну, но долгие годы разлуки сделали свое дело, и даже если сейчас он думал, что по-прежнему влюблен, ошибался. Рамир Внезапный рассказал о странствиях в Ясе, Орсе и Адани без утайки, и из истории Ирэн безошибочно определила: Рамир не влюблен — Рамир растерян. Утратив расположение Шавны много лет назад, он так и не смог найти новый смысл жить: притыкался к каким-то ясовским кланам, пользуясь самой сильной своей чертой — незаметности и умения наблюдать. Потом услышал о Бану Изящной и пошел на зов "родной крови". Не прижился и там, и откликнулся на призыв давнего друга, в лице которого, судя по всему, увидел надежду. Гор был оптимистом и верил, что сможет еще получить Бансабиру. Зажженный его примером, Рамир тоже поверил, что можно вернуть прошлое, и прибыл на остров. А толку? Как только он примирится с тем, что Шавна холодна к нему, почувствует пустоту. И не пожалеет об этом нисколько. Ведь, люби он ее всерьез, Ион, с которым Шавна спит нынче, уже давно был бы мертв. Сделать так, чтобы Трехрукая не догадалась о подлинной кончине Иона Рамир бы всяко сумел, если бы хотел. Но он бездействовал, и это его выдавало.
Астароше с его любовью угас от досады и разочарования, снедаемый собственным эгоизмом. Бану должна была остаться с ним, так он думал, а иначе это никакие не чувства. Бану обязана была быть с ним, он ведь попросил. Но Бану ушла, ведомая собственной целью, которой не скрывала никогда и которую он, Астароше попросту не хотел видеть и замечать.
Тиглат — Ирэн только сейчас начала понимать всю глубину этого — оказался другим. Он с самого начала знал о целях Бану и планах. Вел ее к ним и помогал достичь так, как мог. Он был до того безумно привлекательным, что сотни женщин вешались ему на шею и падали в ноги и в прежние времена, и — Ирэн была уверенна — теперь. Чего греха таить — было время, и при взгляде на Тиглата даже ей в голову закрадывались крамольные мысли. Но, если верить им обоим, он никогда не посягал на Бану и только помогал из-за кулис. Так неужели? Об этом и подумать смешно, а уж чтобы такое оказалось правдой…
Ирэн не знала, как себя вести, а Гор все молчал, измученно глядя на новый мастерский знак Бану.
— Молва твердит, — попробовала Ирэн вспомнить строки старинного сказа, — и опыт знает,
Любви сомненья все растают,
Когда залягут меж сердец
Дороги, боги и венец.
Тиглат в ответ опустил голову, усмехнувшись под нос, но не сказал ничего. Ирэн отошла к западной стене и уселась на одну из скамей, расставленных, как и в прежние времена, по периметру комнаты.
— В твоей постели — не знаю, конечно, наверняка, но уверена — перебывали сотни женщин и, думаю, большая часть по доброй воле. Так почему, Тиглат? — тихо спросила Ирэн.
— А ты думаешь, я знаю? — также тихо огрызнулся Гор. — Назови это судьбой, если хочешь, или проклятьем. Я проклят Праматерью за нее. И каждый раз, когда надеюсь все отринуть и забыть, я нахожу Бану снова. Снова и снова встречаю ее где-нибудь, — сорвался Гор.
— В этот раз ты сам ее искал.
— Верно, — с упавшим сердцем признал Тиглат. Некого винить, кроме себя. — Может, не встреться мы в Орсе, я не зажегся бы снова, но… Какое там "бы".
Мужчина раздраженно вздохнул и отвернулся от Ирэн к противоположной стене.
— Тогда почему ты не скажешь все прямо? — строго спросила Ирэн.
— Скажу прямо? — резко обернулся Гор. — Скажу прямо? Ты серьезно, Ирэн?
Безликая даже побледнела от такого выпада и чуть подалась назад, когда Тиглат размашистыми шагами стал приближаться к ней.
— Я говорил ей прямо. Я сказал ей все, как есть в ее пятнадцать лет. И знаешь, что? Она зарыдала, как если бы ее уложили в одну постель с прокаженным. Встретив Бану в Орсе, я сказал снова, с шуткой, чтобы не видеть, как от моих признаний она опять возьмется рыдать, но она отмахнулась, словно я был мухой. Меньше месяца назад я попросту наорал на нее, в надежде, что Бансабира, наконец, услышит, поймет, но… — Гор запнулся, вспомнив то ее выражение лица. — Ирэн, она даже бровью не повела. Я схватил ее за горло, а она смотрела на меня так, будто… — он не нашел слов. — Я искренне верил, что момент, когда я не смогу вывести ее из себя, стерев с лица эту непроницаемую физиономию, не настанет никогда. И… и…
— Тиглат, — дрожащими от испуга губами протянула Ирэн. Перед ней кто угодно, но не Тиглат Тяжелый Меч. Она впервые всерьез забеспокоилась за друга, приложив пальцы к губам.
— Почему, Ирэн? — взмолился Тиглат. — Почему она всегда… почему все время моя Бану выбирает кого-то другого? Отца, какого-то Нера, еще какого-то мужика и, кажется, еще этого… которого притащила с собой… Почему она достается всем, но не мне? — он спрашивал тихо и искренне. Так, будто Ирэн действительно могла ответить. — Почему, Ирэн?