Госпожа ворон
Шрифт:
— Твердость характера закаляют невзгоды. Откуда ей взяться, если Ниильтах за всю жизнь ни разу не вышла за стены чертога?
Одхан не мог сказать, откуда. Поэтому просто молчал.
— Ладно, иди. Вот ты — и впрямь отлично справился.
— Я всего лишь убил безоружного фанатика с вонючей дымящейся коробкой в руках. Ну и парочку его сопроводителей.
— Так он был с дымящейся коробкой? — переспросила Бану, внезапно заинтересовавшись.
— Да. Железной такой штуковиной, вроде кистеня, только там внутри дымилась какая-то гарь.
— Вот
Одхан кивнул:
— Я тоже подумал, что похож на какого-то орсовского прихвостня. Думаю, он высадился явно не один.
— Это точно, — рассеянно согласилась тану. — Ладно, подумаю об этом попозже. Позови Тахбира, коль уж ты принес такую весть, есть разговор к нему.
Когда Ниильтах вернулась из северо-восточного храма, единокровные сестры успели только обняться, поделиться новостями и пообедать вместе: сразу после обеда Иттая в сопровождении сорока отборных бойцов, разбитых на четыре обособленные группы, отправилась в земли Ранди Шаута.
Чем дальше посланники отходили от родного чертога, тем сильнее зрела решимость Иттаи: если она провалится, не сможет взглянуть ни в глаза матери и отца, ни в лицо Бансабиры. Крути ни крути, а она является подданной Бану Яввуз и обязана служить ей со всем рдением. К тому же, судя по словам Ниильтах, она не смогла отдать приказ казнить иноземного жреца, а раз так, есть шанс, что ее задание является проваленным. И если ей, Иттае, удастся справиться со своим лучше, может быть, именно ее Бансабира сочтет возможным оставить подле себя подольше. Или… или в качестве благодарности предложит исполнить какую-нибудь просьбу, и тогда Иттая напроситься сама.
Сердце девушки в очередной раз рухнуло, когда вспомнился тихий голос Гистаспа: "Ваша сестра, танин, едва ли хоть раз делала то, что хотела". Бансабира очень похожа на отца, Иттая знала не из чужих уст: дядю Сабира Свирепого помнила отлично. Как и то, за какие свои черты покойный тан получил прозвище.
Внутренний голос все еще терзал грудь и сознание, и игнорировать его больше не удавалось: какая разница, насколько успешной окажется эта разведка? Иттае почти двадцать два, ее брак — дело наверняка решенное.
— Иттае почти двадцать два, — заявила Бансабира, едва Тахбир устроился за столом напротив. — Ее брак — дело первоочередное.
— Стало быть, Иттая? — Тахбир сообразил мгновенно.
— Да. Как бы я ни пыталась, я не могу придумать иного способа удержать Каамалов на поводке, кроме этого брака. Ниильтах не подойдет, она слишком… мягкосердечна, ее легче ввести в заблуждение.
— Словом, ею легче управлять. Хорошо, я поговорю и с Иттаей, и с Итами, — Тахбир не выглядел довольным, но сопротивляться не смел.
Бансабира улыбнулась.
— Тогда полагаюсь на тебя.
— Что-то еще?
— Нет, — Бансабира качнула головой. — Хотя… Ты бы мог при необходимости занять место во главе армии?
Тахбир усмехнулся:
— Если ты прикажешь, то, конечно, я бы мог. Но очень бы не хотел. Мирное время нравится мне много сильнее.
— Ясно, — улыбнулась Бану.
— Подумай насчет Бугута, — посоветовал Тахбир, уже уходя. — Он хороший командир. И предан Яввузам с пеленок.
— Я подумаю, — пообещала танша.
В тот вечер Бансабира отослала Лигдама спать задолго до тренировки. К полуночи она принялась переодеваться в форму, пошитую по примеру одежды из Храма Даг. Сколько времени прошло? У нее за плечами — брак, у нее на плечах — танаар. Она уже не так ненавидит платья, и — совершенно невиданно — почти не ненавидит Гора. Каким же могуществом обладает время?
Закончив с упражнениями, Бану приволокла в комнату кувшин с водой, чтобы наскоро обтереться. Подготовила халат и сорочку, дабы побыстрее укутаться в тепло, как смоет пот. Вылила воду в таз, скинула одежду. И едва собиралась распутать стягивавшие грудь бинты, услышала охрипший голос у двери:
— Позвольте мне.
Сердце оборвалось. Как давно она не видела его? Не слышала голоса — заматеревшего, как и обветренное остроскулое лицо? Как яркие глаза удивительного бирюзового оттенка, которые в своем выражении — Бану задохнулась, обернувшись и взглянув в них — стали так чертовски похожи на глаза Гора.
Юдейр все еще ждал позволения, и Бансабира молча кивнула. Мужчина приблизился — неторопливо, но твердо. Не поднимая глаз на лицо госпожи, развязал концы ленты и принялся сматывать ее, оголяя высокую белоснежную грудь танши. Его руки не дрожали, как когда-то раньше. И хотя он по-прежнему не поднимал глаз, Бансабира чувствовала, что теперь румянец не перечеркивает его переносицу, а заливает ее щеки.
Так просто снять с нее бинты — Лигдам занимается этим каждый день. Но, когда сейчас это взялся делать Юдейр, земля почему-то ушла из-под ног. Годы минули с тех пор, как он выполнял такую обязанность. И то ли от ностальгии по временам шатров и огней, то ли почему еще действия молодого мужчины приобретали особо интимный характер. Безразмерное сердце Бансабиры, привязавшееся к ее стыду ко стольким мужчинам, заколотилось как сумасшедшее под руками бывшего оруженосца. Дыхание отяжелело.
У обоих.
Дрожа, Бансабира закрыла глаза. Надо справиться с собой, перестать краснеть и бояться. Все это бессмысленно — она просто слишком давно не была с мужчиной.
Юдейр первым взял себя в руки: он принялся делать то, что раньше делал сотни раз: растер Бансабиру от пыли и пота влажным полотенцем, нигде не задерживаясь дольше, чем нужно. Потом вытер сухим. Подал сорочку, помог надеть, а затем подошел со спины спрятал женщину в теплых объятиях халата. И только когда Бансабира сама затянула завязки, Юдейр решительным жестом развернул женщину к себе, притянул за плечи и поцеловал.