Шрифт:
Образ советского ученого привлекает меня давно. Сколько интереснейших представителей этого благородного племени рыцарей науки встречал я, плавая на экспедиционных судах или посещая различные лаборатории, обсерватории, научно-исследовательские институты! Рать этих замечательных людей в нашей стране все растет и становится поистине неисчислимой.
Писать о прекрасной и нелегкой работе тружеников, прокладывающих тропу в Неведомое, — было всегда для
Странный институт
Я всегда буду признателен причудливой журналистской судьбе за то, что она привела меня в один весенний день к ничем особено не примечательным каменным воротам с черной деловой дощечкой, на которой было написано: «Институт морской бионики»…
Самая обыкновенная вывеска, не предвещающая никаких чудес. И вполне обыкновенной выглядела проходная будка, где возле телефона скучал вахтер с рыжими усами, редкими и торчащими во все стороны, как у старого кота. А на подоконнике дремал старый ободранный кот с усами, как у вахтера.
Оба они посмотрели на меня весьма недовольно, когда я нарушил их покой.
Вахтер долго вертел в прокуренных пальцах мои документы, а командировочное удостоверение посмотрел даже на свет, словно надеясь увидеть какие-то потайные знаки. Потом он положил руку на телефон и спросил меня:
— Из Москвы?
— Из Москвы.
Вахтер набрал номер, долго слушал размеренные гудки, доносившиеся из трубки.
— Не отвечает директор. Вышедши.
Бедный вахтер явно не знал, что же делать дальше. Он еще несколько минут мучительно думал, испытующе рассматривая меня голубыми младенческими глазками, опять стал изучать мои документы и, наконец, тяжко вздохнув, распахнул передо мной дверь.
— Идите все прямо по дорожке, никуда не сворачивая. Во-он белый дом виднеется. Там и контора. Только никуда не сворачивайте! — повторил строго вахтер, и в голосе его мне почудилась тревога.
Кот проснулся окончательно, выгнул воинственно спину и зашипел, глядя на распахнутую дверь тоже с явной тревогой и опасением. Когда я шагнул через порог, кот посмотрел на меня — теперь уже с несомненным сочувствием.
Ничего не понимая, я зашагал по выложенной мелкими камнями дорожке в ту сторону, где среди высоких сосен белела стена дома. Где-то совсем рядом, спрятавшись за соснами, шумело море.
«Неплохое местечко отхватили для института», — подумал я и замер на месте.
На повороте дорожки сидел здоровенный белый медведь. Он с интересом рассматривая меня и несколько раз ободряюще кивнул: дескать, подходи поближе, не робей.
Не сводя с него глаз, я начал потихоньку пятиться. Тогда медведь, укоризненно покачивая головой, поднялся на задние лапы и вразвалочку направился ко мне…
Я повернулся, намереваясь поскорее ретироваться в будку вахтера.
И с ужасом увидел, что путь отступления отрезан: метрах в пяти поперек асфальтовой дорожки лежал молодой леопард и, прищурившись, посматривал на меня.
Теперь я понял, почему кот с таким мрачным сочувствием провожал меня, когда я так беспечно шагнул через порог сторожки в этот опасный мир.
Переводя взгляд то на медведя, то на леопарда, я сошел с тропинки и начал осторожно отступать в кусты.
Бежать нельзя, это я понимал: леопард немедленно бросится на меня. А так ом, может, подумает, будто вовсе не боюсь его и просто гуляю.
Кажется, леопард так и думал. Во всяком случае, он продолжал лежать спокойно на теплом асфальте и даже не смотрел в мою сторону. Глаза у него совсем закрылись от блаженства» Неужели он и вправду задремал?
Но медведь явно хотел познакомиться поближе. Сначала он шел на задних лапах, широко раскинув передние, словно намереваясь заключить меня в объятия. Но, убедившись, что я вовсе не разделяю его желания, мишка сердито рявкнул, встал на все четыре лапы и припустил за мной по-настоящему. И я, уже забыв о леопарде, ринулся от него сквозь кусты.
Успею ли добежать до ближайшей сосны?
Сумею ли вскарабкаться на нее? Ведь ствол снизу совершенно гладкий, точно мраморная колонна…
Я выскочил на маленькую полянку и едва не налетел на пеликана, деловито выковыривающего что-то своим громадным клювом из старого пня. Он испуганно замахал крыльями и отскочил в сторону.
Взлететь он, видно, не может, надо бы спасти его от медведя. Но как? Мне было не до того, треск веток слышался уже за самой спиной.
Подбежав к спасительной сосне, я начал судорожно подпрыгивать, пытаясь ухватиться хоть за какой-нибудь сучочек, и все срывался.
Я хотел бежать дальше, к другой сосне, как вдруг до меня дошло, что треск сучьев за спиной почему-то смолк. Или медведь забыл обо мне и занялся пеликаном?
Я медленно обернулся, страшась увидеть кошмарно-кровавую сцену, — и обмер.
Медведь отступал! Виновато понурив голову, он пятился, словно щенок, от пеликана, а тот, грозно раскинув крылья, уже нацеливался своим чудовищным клювом, выбирая подходящую точку на мишкином лбу…
Но медведь не стал ждать удара. Рявкнув так жалобно, что я рассмеялся, он скрылся в кустах.
Пеликан, не обращая на меня никакого внимания, опять принялся деловито долбить старый пень. А я начал приводить себя в порядок: попытался отчистить костюм от сора, прилипшего, когда карабкался на смолистый сосновый ствол.
Из этого ничего не получалось, потому что руки я тоже перепачкал смолой. Чертыхнувшись, я только подумал: «Хорошо, хоть никто не видел, как я улепетывал и занимался этими физическими упражнениями», — как тут же, подняв голову, заметил всего в пяти шагах от меня человека.
Он был высок, худощав, строен. И лицо у него было тонкое, узкое, приподнятая левая бровь придавала ему насмешливо-скептическое выражение. Одет незнакомец был так, словно собрался на танцы: щеголеватый, отлично сшитый кремовый костюм, из кармашка выглядывал уголок вишневого платочка, светлая клетчатая рубашка, на ногах — легкие плетеные туфли.