Гость из пекла
Шрифт:
Ирка почувствовала, как волосы у нее шевелятся, точно шерсть встает на загривке у испуганного пса.
– Ива-а-ан! – тихо-тихо, едва слышно позвал издалека женский голос. – Ива-а-а…
Ирка пошла по коридору. Линолеум под ногами пружинил, точно она шла по заросшему травой лугу.
Кажется, прямо из стен сочился, шелестел в воздухе сухой шепот:
Прибигла з полонинкиБиленька овечка —Люблю тэбэ, мого милого,Мого молодечка…Ирка остановилась, мучительно
И мучительный, полный боли и одновременно неверящего, безумного восторга мужской голос выдохнул:
– Любимая! Я тебя помню! Всегда помню! Я иду…
В нос Ирке ударил сильный, живой запах молодого мужчины. Запах страха. Изумления. Счастья. И сплетался с ним, трепетал, как в предвкушении, смрад старой мертвечины.
17
Час (укр., гуцульски.).
Ирка кинулась вперед, гонясь за вьющимся перед ней запахом. Дверь возникла внезапно, точно выскочила навстречу. Ирка остановилась, изо всех сил стараясь совладать со срывающимся дыханием, взялась за ручку и медленно, осторожно начала открывать…
Ряд кранов тянулся вдоль широкого, во всю стену зеркала, а на ярко-белом кафельном полу застыла девушка. Ирка узнала ее сразу – такая же худенькая и легкая, те же тонкие руки, простертые, точно она хотела положить их кому-то на плечи… Это была девушка с эскиза – только живая!
Играл румянец на ее бледных щеках, невидимый ветер шевелил подол легкого летнего платья и короткие русые кудряшки. И тянулась она не в пустоту, она протягивала руки своему молодому мужу. А он шагнул ей навстречу со счастливой улыбкой, и принял ее в объятия, и прижал к себе, шепча:
– Ты пришла! Теперь мы всегда будем вместе!
– Вместе… – повторила она и, не отнимая курчавой головы от его груди, прошептала:
Пытае у баранця,Круторога вивця,Чи дашь мэни, баранчику,Зеленого синця?– Я не понимаю тебя… – поглаживая ее по волосам, откликнулся он. – Но я дам тебе все, что захочешь!
Девушка с эскиза распахнула темную, как провал в пустоту, пасть – и у доверчиво подставленного человеческого горла блеснули клыки.
И тогда сверху на них что-то рухнуло. Парень почувствовал, как неведомая сила приподнимает его в воздух… Его собственная перекошенная физиономия ринулась ему навстречу, и он всем телом шарахнулся о здоровенное зеркало… и сшибая кран, рухнул поперек белой чаши рукомойника. Струя воды ударила в потолок.
Между кафельных стен заметался визг, пронзительный, как стальная спица, воткнутая в уши.
Ирка почувствовала, что по шее у нее течет теплое. Она плечом вытерла сочащуюся из уха кровь и, не отрывая глаз от тонкого девичьего личика с точно приклеенной к губам мечтательной улыбкой, процедила:
Не знаешь ты, круторижка,Глупая вивця,Чи ты выйдешь, чи не выйдешь,З полонинки жива.Хрупкую фигурку девушки жутко перекосило. Хребет выгнулся горбом, точно у гиены, кудряшки встали вокруг головы торчком, как иглы, она протянула тонкие руки и, распахнув пасть-пещеру, прыгнула на Ирку. Девчоночья рука, вместо маникюра оснащенная здоровенными черно-стальными когтями, ударила ей навстречу… Противницу швырнуло об стену. Четыре глубокие темные борозды пропахали нежное личико. Но ни одной капли крови не выступило – только сыпалась какая-то дрянь, похожая на мелкую сухую пыль. Ирка рванулась вперед, добивать, пока не встала…
– Не трогай ее! Не смей, это моя жена! – И свалившийся с умывальника парень повис у Ирки на плечах.
Не глядя, Ирка ударила локтем, послышался сдавленный хрип, парня снесло, крепко приложив об кафель головой.
В груди Ирки вспыхнула дикая боль, казалось, она слышит, как трутся друг о друга ее собственные ребра! Тонкие руки противницы стиснули Иркины плечи, будто стальные обручи, и принялись давить, давить, давить… В лицо уставились неподвижные, как у куклы, немигающие глаза, скалились острые клыки и метался между ними черный язык.
– А-х-хр! – захрипела Ирка, пытаясь поднять руку. Страшная боль затопила тело… Черные Иркины когти с глухим чвяканьем вошли противнице в бок. Тварь продолжала стискивать Иркины плечи, словно не чувствуя, как Иркина рука уже шарит прямо внутри нее! Перед глазами у Ирки помутилось, в голове вспыхнул лютый черный огонь…
Ее пальцы стукнулись во что-то плотное, гладкое… И когти ведьмы-оборотня плотно сомкнулись.
– А-ах! – Ирка рванула… Ухватив за ребро, оторвала противницу от себя, развернулась на пятке… Пойманная тварь зависла в воздухе, как растопырившаяся лягушка… Со всего маха Ирка шарахнула ее физиономией об уцелевший умывальник. Фаянс раскололся, обнажив срез никелированной трубы. Ирка вскинула свою противницу над головой и швырнула ее прямо на поблескивающее острие.
Грудная клетка хрупнула, как пробитый ножом картон… тонкое летнее платьице лопнуло на спине – и конец трубы вышел наружу! Острый обломок торчал из спины существа, но крови не было снова – над обтянутой легкой тканью платьица спиной лишь клубилось едва заметное облачко черной пыли. Проткнутое насквозь создание корчилось, как полураздавленный червяк.
Ирка рванула на спине твари летнее платьице. Затрещала ткань… И в руке у Ирки остался… разодранный надвое офисный жакетик. Со свисающим с лацкана пропуском.
Спины у существа не было. Совсем. Ни кожи, ни… Ничего. Прошивший ее обломок трубы торчал из аккуратной дыры от плеч до поясницы – точно у одностороннего, только с передней частью, манекена. Внутри дыры виднелся желтый столб позвоночника и такие же желтые полукружья ребер. Веревками обвисли ссохшиеся, точно мумифицированные, внутренности, болтались черные сморщенные мешки легких, и в такт каждому движению стонущей твари взмывалось легкое облачко черного праха.
Короткие русые кудри исчезли – вдоль щек пытающегося приподняться существа упали длинные, гладкие, как шелк, пряди цвета каштана. На полу, оскальзываясь ладонями в прибывающей воде, ворочалась Маричка.