Гостеприимный край кошмаров
Шрифт:
Вжикнула располосованная ткань. Слегка изогнутый клинок, отразив слабый свет месяца, подцепил и отшвырнул в сторону опавшую распоротую палатку.
– Кьяне Лерка, здравствуй.
Голос был низкий и мелодичный, как звуки скрипки.
Помертвевшая девушка смотрела, не смея шевельнуться, на высокую, статную, пугающую тигриным изяществом туземку, а та возвышалась над ней, как башня. Выражения темного лица не разобрать, в ушах, по-эльфийски заостренных, покачиваются, играя искрами, длинные серьги. Коротко сверкнул вброшенный в ножны меч.
– Сказала
– А… – Лерка моргнула. – Извините, нар… наргиянси, я вас не узнала. И я забыла ваше имя…
– Тебе хорошо, что забыла. Мое имя – как острый нож, можно порезаться. Мне надо говорить с тобой, кьяне Лерка.
– Тогда не убивайте, пожалуйста, Демчо, – в горле пересохло, язык еле ворочался. – Он сюда из-за меня поехал, это я его уговорила.
– Если не будет делать глупость и сам нападать, я его не трогаю.
– Нет-нет, он не будет! Он вообще болеет.
Их окружило кольцо тумана, который поднялся и сомкнулся сводами. Словно шатер из мерцающего стекла: все, что осталось снаружи, размыто ползущей по стенкам водяной рябью, шум тоже еле слышен, как будто повернули регулятор громкости. В центре купола зажегся, словно крохотная луна, волшебный фонарик. Верховой зверь наргиянси не шевелился и напоминал сейчас причудливо подстриженный голый куст, от него пахло древесным соком. Ветви на «спине» сплетались в седло, кора на изгибах местами потрескалась, там белела нежная молочная древесина.
Демчо то ли до сих пор не пришел в себя, то ли притворялся (и правильно делал). Лерка устроилась на свернутом спальнике, напряженная до мелкой дрожи, словно внутри вдоль и поперек натянуты струны.
Кесу вытащила из сумки, пристегнутой к боку плетеного зверя, блестящий термос с лазерной наклейкой «Космококтейль» и две изящные металлические чашечки из того же набора с одетыми в термоизолирующий пластик ручками. Земная посуда, продается на втором этаже «Изобилия-Никес». В придачу коробка дорогих шоколадных конфет, попробовать которые у Лерки вечно не хватало денег.
Сновавшие по коже мурашки постепенно угомонились, и туго стянутый узел в животе начал развязываться. Страх – жуткое дело, особенно если он настолько силен, что превращает тебя в подобие заевшего механизма. Глубоко вздохнув, она устроилась на ворохе брезента поудобней, обхватив колени, слегка сутулясь, а гостья между тем разлила по чашкам божественно ароматный напиток, открыла конфеты.
– Угощайся. Сначала пей это.
Лерка подчинилась. Вот теперь почти хорошо: после глотка крепкого черного кофе с коньяком и незнакомыми пряностями происходящее стало похоже не на смертный ужас, а на достаточно привлекательное приключение.
Кесу была в двухслойной безрукавке – поверх стеганки кольчужная сетка, и штанах из грубой кожи, с истрепанной бахромой по бокам, заправленных в шнурованные мокасины. На руках от запястья до локтя наручи – вроде бы стальные, а выше под шерстью, напоминающей бархат, бугрятся мускулы, каким иной мужчина позавидует. Серое лицо с тяжеловато-правильными чертами изрезано тонкими
Видно, что перепуганную до холодного пота Лерку она даже не презирает: не ждала от нее другого поведения. Презирать за трусость она могла бы кого-то из своих. Немного обидно, но лучше так, чем если этот обретший плоть лесной ужас запишет тебя в противники. А конфеты и впрямь оказались вкусные.
– Мне надо говорить с тобой про человек, который ты знаешь в Отхори. Он рэуману свирве нго’аху – вернувшийся во сне мертвый. Я хочу найти, кто он среди живых.
Наяву ее речь была не так правильна, как в Отхори, и с довольно сильным акцентом. Но голос тот же – контральто сирены, который может заворожить и затянуть, будто в омут темного меда… Впрочем, сейчас она никуда Лерку не затягивала. Наоборот, отпаивала первоклассным кофе, и все ее жесты были плавны и неспешны, как будто опасалась спугнуть девушку резким движением.
– Кого вы имеете в виду, наргиянси? – пролепетала Лерка, выгадывая время для размышлений.
– Тот, кого ты назвала Проводник. Но какой он Проводник, если сам во всем заблудился?
– Ну, во-первых… – она судорожно сглотнула. – Я тоже не знаю, кто он днем, он так и не сознался, а знакомых у меня тут целый вагон и маленькая тележка. А во-вторых, он, по-моему, не хочет, чтобы вы его нашли.
– Какое значение, что хочет или не хочет он? – наргиянси сдержанно усмехнулась, так и не показав клыки.
– Это имеет значение в первую очередь. Может, он из-за того и захотел умереть, что с ним не считались?
– Сильный принадлежит себе, слабый принадлежит тому, кто взял. Так есть, кьяне Лерка.
– Да я все равно не знаю, в кого он превратился, честное слово, хоть убейте, – тут же подумалось, что предложение, мягко говоря, рискованное – учитывая, кто сидит напротив.
Кесу невозмутимо возразила:
– Думаешь, ты не знаешь. И думаешь, если мы не знаем, это ему хорошо. Двойная ошибка.
– А зачем он вам теперь? Это же в новой жизни совсем не тот человек!
– Не делать вред. Только защита. Любовь и память – такое ты понимаешь?
Лерка кивнула.
– Хорошо. Если нужна защита, для это мы много можем. Наргиатаг даже в цепях сильнее, чем всякий другой колдун у людей.
– Его же все равно победили.
Напоминать об этом определенно не стоило. Она не умела разговаривать с опасными противниками. Практики не хватало. В больнице все прошло на «ура», но тогда она, заранее подготовившись, играла роль бестолочи-туристки – собирательный образ, слепленный из здешних массовых представлений и ожиданий, – а сейчас была всего-навсего собой, без маски.