Гости незваные

Величко Андрей Феликсович

Здесь же Александр получал триста пятьдесят, и это при куда большей весомости тутошнего рубля. Заведующий комплексом был чистым администратором. То есть Саша ему говорил, чего не помешало бы сделать, тот записывал это в блокнот и вскоре сообщал, когда оно будет готово. Правда, иногда Александра ненадолго занимал вопрос: а что с ним будет, если он, например, начнет халтурить? Но проверять не было ни малейшего желания. И вовсе не из-за жутковатой славы Георгия Андреевича. Лаборант достаточно пообщался с канцлером, чтобы понять: он всегда делает то, что обещал. Правда, иногда с фантазией, этого у него не отнимешь… Так вот, на прямой вопрос: «А вдруг не справлюсь?» — ответ был: «Чинить магнитофоны в „Октябрьскую“ вас возьмут и без моей протекции».

Да уж, взлетел я тут высоко, подумал лаборант, подъезжая к рулежной дорожке, где уже стоял его «Тузик».

С самим канцлером за руку здороваюсь! И несколько раз удостаивался приглашения на вечерний чай или пиво. Впрочем, беседовать с Георгием Андреевичем всегда было интересно. Особенно запомнился первый разговор, когда канцлер разъяснил лаборанту некоторые тонкости реального устройства власти в Российской империи.

— Вот вы мне тут говорили про разделение властей, — заметил Найденов, обстукивая воблу о край полированного стола, — так ведь неужели не заметно, что оно у нас есть? Не на законодательную, исполнительную и судебную, реально такого и в двадцать первом веке не больно-то найдешь. Но почему вы решили, что это вообще единственная возможность? Тут ведь важна не конкретика, а просто сам факт. И у нас есть совершенно четкое разделение, причем классическое, описанное Стругацкими. Помните: «Король по обыкновению велик и светел, а дон Рэба безгранично умен и всегда начеку». Причем они специально подчеркивают, что это не ситуация «великий ум при слабом государе», несмотря на полную дебильность описываемого там короля. Это именно разделение властей, и у нас оно как раз такое и наличествует, причем при очень неглупом и волевом монархе. Император велик, светел, милосерден, отзывчив, доброжелателен и много чего еще. У меня все эти эпитеты даже записаны на специальной шпаргалке, а он их и так помнит. Ну а я — всё остальное. Очень удобно, между прочим. Сталин, например, в вашей истории вынужден был одновременно быть и великим, и добрым, и грозным, а это довольно утомительно и не всегда удается вовремя переключиться.

— И как, интересно, на самом деле выглядит ваша борьба добра со злом? — хмыкнул лаборант.

— Пожалуйста, могу рассказать о позавчерашней беседе. Приезжаю это я к величеству поужинать, а он, ложку до рта не донеся и мне не дав, начинает возмущаться: да с какой такой стати я буду миловать этого мерзавца, что ты мне за бумагу подсунул? Дали ему у тебя четвертак, и пусть сидит на здоровье, радуется, что не повесили! Это мы с ним про одного военпреда, попавшегося на откате. Пришлось напомнить, что у нас давно принято в честь тезоименитства кого-нибудь миловать, а остальные кандидаты еще хуже. Правда, обещание, что сниженный до червонца срок помилованному покажется далеко не медом, наш всемилостивейший государь с меня все-таки взял.

— Но тогда ваш образ немножко недоработан, — заметил лаборант, — я имею в виду анекдоты про Найденова. Рассказывают же, и не так чтобы редко, но случаев, чтобы кого-то за это посадили, нет.

— Почему же недоработан? Канцлер, конечно, тиран и душитель демократических свобод, но в чувстве юмора ему никто не отказывает и комплексом неполноценности он не страдает. Ему на всякую болтовню в общем-то начхать, так что все вполне в этот образ укладывается. Тем более что анекдоты вещь довольно полезная. Во-первых, половину из них придумывают в моем информбюро. Талантливо сочиненный и к месту запущенный анекдот по эффективности не уступает пропагандистской кампании в прессе, а уж если это делать в комплексе, то и тем более. Потом есть так называемые тестовые — это когда по скорости распространения и популярности анекдота можно судить о настроениях в обществе. Ну а насчет посадок… По-моему, когда органы вместо работы начинают заниматься подобной ерундой, то это говорит сразу о двух вещах. Первая — у них недопустимо упал профессиональный уровень, если не могут справиться с ситуацией несиловыми методами. И вторая, обычно тесно связанная с первой, означает, что численность личного состава там недопустимо завышена, давно пора было разогнать лишних.

— Ладно, одну половину сочиняет ваше информбюро. А вторую кто? Недовольные.

— Разумеется, но не сажать же их за это? Общества без недовольных не бывает. К тому же сочиненное по велению души и от избытка юмора — оно редко носит чисто деструктивный характер. А вот случаи, когда сочинительство происходит за деньги, уже подлежат силовому пресечению. Но опять же не за анекдоты, а за те самые деньги или еще за что-нибудь. Как правило, безгрешные люди таким не занимаются, так что выбор есть.

— Машина к полету готова, —

прервал воспоминания лаборанта дежурный механик. Саша занес было ногу, чтобы лезть в кабину, но вспомнил недавнюю выволочку от Георгия Андреевича и, вздохнув, приступил к так называемой «молитве», то есть обязательной перед каждым полетом проверке по утвержденным пунктам.

Шасси. Дренажный кран нижнего цилиндра. Рули горизонтальные и вертикальные. Элероны. Натяжение крепежных тросов. Зарядка аккумулятора, визуальный контроль наличия бензина и масла и отсутствия их протечек. На все ушло минут пять, и Александр, включив рацию, запросил у КДП разрешение на взлет.

— Можно, — послышалось в наушниках. Лаборант перекинул вниз тумблер зажигания, пару раз качнул рычажок подсоса и нажал кнопку стартера. Никаких «контакт! есть контакт!» тут не требовалось. Ровно затарахтел движок.

После короткого разбега самолетик поднялся в воздух и, резво набирая высоту, взял курс на Гатчину.

В полете Александр задумался: сообщать ли Георгию Андреевичу о письме, пришедшем от Кисина? Наверняка ведь его спецслужбы в курсе, а скорее всего, канцлер прочитал это творение раньше лаборанта. Но, пожалуй, не помешает все-таки из диспетчерской позвонить в секретариат и сказать, что такое письмо получено. В конце концов, Виктор Иванович в нем спрашивал, что нужно сделать, дабы побыстрее попасть на прием к канцлеру. Так почему бы и не выяснить это у самого Найденова?

— Борт сорок три двадцать? — раздался в наушниках голос гатчинского диспетчера. — Заходите по седьмому коридору, посадка на полосе четыре-дубль.

— Понял, спасибо, — ответил Александр и, немного прибрав газ, двинул ручку от себя.

Сдав самолет аэродромной команде, лаборант позвонил в секретариат.

— Ждите, переключаем на кабинет, — последовал ответ, и вскоре в трубке раздался голос Георгия Андреевича:

— Прилетели на выходные? Вот и замечательно, тут Капица с Френкелем уже почти закончили работу на ВЦ. В понедельник или вторник все вместе сядем утверждать программу экспериментов, а пока гуляйте. Если интересно, можете приехать ко мне часов в десять вечера, я сегодня ужинаю у себя, а не в Зимнем. Заодно и прикинем, что вам ответить нашему общему знакомому.

Из диспетчерской лаборант отправился на автостоянку, где его ждала «чайка», и вскоре был на квартире, которую он снимал в Гатчине. Прошелся по пустым комнатам, хмыкнул, глянул на часы и решил, что до ужина с канцлером он, пожалуй, успеет съездить в Питер и выполнить запланированные культурные мероприятия: пообедать у «Донона», зря, что ли, столько читал про этот ресторан в исторических романах, после чего посмотреть в Александрийском театре «Три сестры».

Ресторан лаборанта не удивил ничем, а вот театр понравился. Во-первых, снаружи он оказался очень похож на Большой. Во-вторых, там замечательно играл чем-то похожий на Моргунова актер Давыдов, а в-третьих, удалось познакомиться с довольно интересной девушкой, бестужевской курсисткой Наташей, которую он после спектакля подвез домой на машине. Правда, вместе с матерью, так что никакого продолжения сегодня не последовало, но в том, что оно будет, Саша не сомневался. Однако теперь, хоть и неудобно, но придется снова спрашивать у Найденова, не из ДОМа ли его новая знакомая. После событий лета прошлого года у лаборанта образовалось нечто вроде фобии — в каждом встречном лице противоположного пола ему мерещилась агентесса. Но канцлер, узнав об этом, пообещал честно прояснять данный вопрос пять раз в год, и в текущем тысяча девятьсот пятнадцатом у лаборанта оставалось еще три неиспользованных раза.

— Вроде не из ДОМа, — усмехнулся канцлер, услышав вопрос Александра, — но точно смогу сказать завтра. Присаживайтесь, надеюсь, вам у «Донона» аппетит окончательно не отбило? И поделитесь впечатлениями о театре, а то, стыдно сказать, сам я был только в Мариинском, да и то с целью посмотреть, как там пляшет наша подопечная Кшесинская. Кстати, очень даже ничего, если интересуетесь, сходите, не пожалеете. А почему мне интересно ваше мнение про «Три сестры»? Хм, отчего бы и не рассказать. Тут все три величества, включая и мою собственную супругу, иногда любят пройтись по плебейским вкусам канцлера Найденова. И пиво-то он воблой закусывает, и в вопросах театральной жизни дуб дубом, и художников называет малярами, не говоря уж про поэтов. Поэтому полезно иногда блеснуть эрудицией, но не специально же тащиться в театр для этого! А ваше мнение мне ценно потому, что оно исходит от человека, выросшего в СССР и еще сохранившего взгляды конца двадцатого века.