Шрифт:
Как-то, в теплый мартовский денек, Алла Федоровна шла к вечерне в местную обитель. Ей нравились монастырские службы и своей неторопливостью, и особыми чувствами, сквозящими в голосах монахинь. Покоем, благодатью и умиротворенностью веяло от них, а душе пожилой женщины их как раз не хватало. Нелады со здоровьем, натянутые отношения с зятем - да мало ли тревог, обычно терзающих душу дам на седьмом десятке лет.
А денек, действительно удался. В пальто было жарко, и она расстегнула верхнюю пуговицу, чтобы легче дышалось (при её стенокардии предосторожность не лишняя!). Алла Федоровна спускалась по узенькой улочке, ведущей к местному рукотворному морю, когда её обогнали две женщины средних лет.
– Надо же, а я думала, что со времен средневековья такого не бывает, - звенели на всю улицу их возбужденные голоса,- и вдруг случайно услышала, что в три часа в храме Богоявления отец Павел проведет обряд изгнания дьявола! Надо же, как интересно! Разве можно такое пропустить?
– Прибавь шагу, ведь опоздаем к началу! Самое интересное пропустим!
Женщины были почти в два раза её моложе, и пока до погруженной в свои мысли Аллы Федоровны дошел смысл их слов, они уже свернули за поворотом в ближайший проулок, в конце которого возвышались стены церкви Богоявления.
"Стойте!- захотелось закричать женщине,- экзорцизм - не музыкальное шоу и не цирковое представление! Туда нельзя соваться людям ради любопытства!"
Но пока она доковыляла до проулка, женщин уже и след простыл, и только ослепительно сверкали темно-синие, украшенные золотыми звездами маковки храма Богоявления.
Запыхавшаяся Алла Федоровна едва доползла до ближайшей скамейки у ворот старинного двухэтажного дома ещё дореволюционной застройки.
– Что же мне делать?
– А ничего не надо делать! Бог сам знает, кого и куда привести в нужное время, в нужный час, и не тебе, болезной, вторгаться в его дела!
Женщина обернулась на голос и увидела, что сидит на скамейке ни одна. Рядом притулилась сгорбленная старушка в черном ветхом платье, опирающаяся на видавшую виды клюку.
– Собралась молиться? Так иди - молись! А мы помолимся за всех вас!
Удивленная Алла Федоровна вгляделась в собеседницу. Та повернула к ней голову, и их взгляды встретились. Этот странный яркий блеск.... пожилая женщина испуганно схватилась за сердце. Да ведь она уже видела его!
Память моментально отбросила её во времена собственного детства, и Алла Федоровна, как наяву увидела заросшие лопухами и муравой улицы родной деревни. В тени огромных вязов паслись козы, бродили гуси и куры - мир, покой, тишина...
Волшебное это было время - детство, хотя легким его бы никто не назвал.
Только что закончилась война, и через их деревню возвращались демобилизованные солдаты - добирались до родных мест на попутках, а иногда и просто шли пешком.
Солдатиков охотно пускали на постой, жалели, старались накормить самым лучшим, что было в доме. Каждая женщина понимала, что по дорогам страны такими же бесприютными бредут домой и их сыновья, мужья, братья.
По соседству с семьей юной Аллочки жила местная юродивая - Дуня Перегудова. Женщина отличалась большими странностями, однако была трудолюбивой и опрятной. Её вросшая в землю ветхая хатенка радовала глаз белизной побелки и яркими мальвами под окнами.
Родители Дуняши погибли в голодные годы коллективизации, но местный председатель колхоза пожалел сироту и взял её на ферму телятницей. Работала она старательно, хотя и "мудрила" иногда: то телятам ноги соломой обмотает (дескать, чтобы не мерзли), то хвосты ленточками перевяжет. Сельчане только посмеивались над её чудачествами, и никогда не обижали "убогонькую". Особенно сблизилась с ней мать Аллочки - Серафима Семеновна Шестакова. Она и подкармливала соседку, и внимательно выслушивала все её сетования на жизнь. Жаловалась Дуня всегда на одно и то же - на собственного кота Полосатика, который пожирал у неё и молоко, и хлеб, а то и завязи молоденьких огурцов, а вот мышей ловить ленился.
– Да сведи ты его в лес, - рассеянно советовала соседке Серафима, - возьми себе другого котенка вместо этого шалопая!
Но Дуня, каждый раз согласно кивая головой, по-прежнему держала наглого, объедавшего её полосатого разбойника.
– У других вон мужья пьют, бьют их, а мой кот завсегда при мне! Да и красавец какой, как "тигра" на картинке!
– Так, то - мужья, а то - кот! Он ведь трудодней не заработает, и забора не починит.
– Зато ни одна я, живая душа в доме!
Как-то через село проходило несколько солдат, и один из них постучался к Дуне в окно. Обычно путники, завидев нищенскую хатёнку, старались становиться на постой в более справных избах, но вот кого-то эта беднота не отпугнула.
– Красивый сам по себе, капитан, - рассказывала довольная Дуня соседке на следующий день,- раскрыл вещмешок, а там и "концервы", и колбаса городская!
И даже приволокла напоказ банку с этикеткой на неизвестном языке - похвалиться.
– Красивая..., я в неё цветок посажу!
Мать Аллы только плечами пожала. Какой капитан?! Мельком она видела постояльца Дуни. Обычный солдат, пожилой уже, усатый, только глаза немного косили, да рыжие волосы выбивались из-под пилотки. Но, в конце концов, пусть будет хоть генералом, лишь бы Дуняша порадовалась - мало в её жизни счастья!