Государь. О том, как надлежит поступать с людьми

Макиавелли Никколо

Едва ли кто-нибудь станет сомневаться, что государям, особенно только что получившим власть или управляющим вновь возникающими монархиями, бывает невозможно согласовать свой образ действий с требованиями нравственности: весьма часто для поддержания порядка в государстве они должны поступать против законов совести, милосердия, человеколюбия и даже против религии. Государи должны обладать гибкою способностью изменять свои убеждения сообразно обстоятельствам и, как я сказал выше, если возможно не избегать честного пути, но в случае надобности прибегать и к бесчестным средствам.

Государи должны усиленно заботиться о том, чтобы каждая фраза, исходящая из их уст, представлялась продиктованной совместно всеми пятью перечисленными мною качествами, чтобы слушающему ее особа государя представлялась самою истиною, самим милосердием, самим человеколюбием, самою искренностью и самим благочестием. Особенно важно для государей притворятся благочестивыми; в этом случае люди, судящие по большей части только по одной внешности, так как способность глубокого обсуждения дана не многим, – легко обманываются. Личина для государей необходима, так как большинство судит о них по тому, чем они кажутся и только весьма немногие бывают в состоянии отличать кажущееся от действительного; и если даже эти немногие поймут настоящие качества государей, они не дерзнут высказать свое мнение, противное мнению большинства, да и побоятся посягнуть этим на достоинство верховной власти, представляемой государем. Кроме того, так как действия государей неподсудны трибуналам, то подлежат обсуждению одни только результаты действий, а не самые действия. Если государь сумеет только сохранить свою жизнь и власть, то все средства, какие бы он не употреблял для этого, будут считаться честными и похвальными. Толпа обыкновенно увлекается внешностью и успехом, а весь мир представляет толпу и не многих, к мнению которых государи обращаются только тогда, когда сами не умеют выйти из каких-либо затруднительных обстоятельств. В наше время существует государь, назвать которого я не считаю позволительным [Макиавелли говорит здесь о Фердинанде Католическом], который на словах – само благочестие и первый друг мира, но на деле давно уже потерял бы свое государство, если бы проводил в жизнь эти убеждения.

Глава XIX

О том, что государи должны избегать ненависти и презрения

Рассмотрев подробно те из приведенных мною качеств государя, которые я считаю важнейшими, я скажу об остальных только коротко и в общих выражениях, припомнив то, что я уже сказал, – что государь должен избегать всего, что может на него навлечь ненависть и презрение. Если ему последнее удастся, – он может спокойно действовать, как хочет, нисколько не заботясь о том, что о нем думают и говорят. А так как ненависть заслуживают преимущественно те государи, которые, как я уже сказал, прибегают к грабительству и нарушают имущественные права своих подданных или покушаются на честь их жен и дочерей, то государям, чтоб не заслужить ненависти, надобно воздерживаться только от этого. Общество обыкновенно живет спокойно, если государи не покушаются ни на честь, ни на имущество его членов, и государям при этом, приходится бороться только с честолюбием немногих, что не трудно, так как в руках государей обыкновенно находятся тысячи средств, чтобы совладать с этим неудобством. Презирают только тех государей, которые выказываются нерешительными, непоследовательными, малодушными и легкомысленными. Всех таких качеств должен избегать государь, как подводных камней своей власти, стараясь придавать своим действиям внешний отпечаток величия, важности, твердости и отваги. В отношении частных дел своих подданных они должны поступать так, чтобы их решения казались незыблемыми, и общественное мнение до того считало бы их неизменными, что никто из подданных не дерзал бы и думать, что их можно избежать обманом или склонением государя в свою пользу. Государь, сумевший заставить так о себе думать, пользуется обыкновенно прочной репутацией, и заговорам против него представляются значительные трудности, так как он считается хорошим государем, пользующимся уважением своих подданных. Опасности же для государей могут возникать или со стороны внешних могущественных врагов, или в среде его подданных. Против внешних врагов, он может предохранять себя содержанием сильной армии и союзами с сильными государствами, а союзников, имея сильную армию, найти очень не трудно. Если же государство не вовлечено в какую-нибудь внешнюю борьбу, то и внутри его, обыкновенно, господствуют порядок и спокойствие, если только до наступления мира это спокойствие не было нарушено уже начавшимися заговорами. Даже в случае внешней борьбы государи, подобно Набису, спартанскому тирану, всегда найдут помощь в своей стране, если только будут поступать согласно с высказанными мною правилами и не растеряются в критическую минуту. В мирное время государи могут опасаться только тайных против себя заговоров, но они обыкновенно предохранены от них, если только не возбудили к себе ненависти и презрения своих подданных и сумели так действовать, что народ ими доволен. Для достижения последней цели, как я уже сказал, они должны не щадить никаких усилий. В самом деле, самое лучшее средство против заговоров – любовь народа; обыкновенно заговорщики предполагают, что смерть государя желательна народу; если бы они предполагали, что такая смерть раздражит народ, то никто из них не отваживался бы приводить в исполнение свои замыслы, представляющие обыкновенно бесчисленные трудности. Опыт показывает, что хотя заговоры и возникают часто, но весьма немногие из них удаются. Это происходит от того, что одному быть заговорщиком невозможно и замышляющий заговор должен отыскивать себе соумышленников и соучастников. Понятно, что встретить их он может только в среде недовольных; открывая же тайну кому-либо из недовольных, он этим самым дает ему средство улучшить свое положение, так как каждый знает, что стоит только донести на доверившего ему свою тайну, чтобы попасть в милость и получить награду. Таким образом необходимо, чтобы лицо, к которому обращается зачинщик, было или искренним его другом, или человеком очень сильно озлобленным против государя, чтобы оно не выдало тайны; иначе оно разрушит планы зачинщика, видя с одной стороны верную прибыль, а с другой только сомнительный успех и бесчисленные опасности. Короче сказать, заговорщикам приходится постоянно опасаться измены и быть под страхом наказания, между тем как на стороне государя – величие его сана, авторитет законов, защита приверженцев и все охранительные силы страны. Если при этом государь еще пользуется расположением народа, то весьма трудно, чтобы нашлись смельчаки, которые решились бы на заговоры. При таких обстоятельствах, кроме обыкновенных трудностей, сопровождающих исполнение замысла заговорщика, ему приходится еще опасаться и тех последствий, какие в случае успеха могут возникнуть со стороны народа, избегнуть мести которого, обыкновенно, нет никаких средств.

Я мог бы подкрепить свои слова бесчисленными примерами, но ограничусь приведением одного, очевидцами которого были наши отцы.

Мессер Ганнибал Бентивольи [30] , дед ныне живущего мессера Ганнибала, будучи правителем Болоньи, сделался жертвою заговора семейства Каннески и был ими убит. – Весь род его был истреблен и единственным его представителем оставался мессер Джиованни – младенец, находившийся еще в колыбели. Но привязанность жителей Болоньи к роду Бентиволи была так сильна, что убийство это послужило поводом к народному восстанию: все Каннески были перебиты народом. Мало того, так как после смерти мессера Ганнибала не было никого из членов семейства Бентиволи, кому можно было бы поручить правление, то народ, узнав что во Флоренции живет один из представителей этой фамилии под видом сына кузнеца, отправился к нему и предложил ему быть правителем Болоньи. Лицо это приняло предложение и управляло Болоньей до тех пор, пока мессер Джиованни не подрос и не достиг возраста в котором мог уже сделаться государем Болоньи. Итак я заключаю, что если государь любим народом, ему нечего опасаться никаких против себя заговоров и злоумышлений, но если он враждебен народу и заслужил его ненависть, он должен всех и всего опасаться. Хорошо организованные государства и предусмотрительные государи обыкновенно усиленно заботятся о том, чтобы народ был ими доволен и не очень угнетен, с тем однако же, чтобы это не сильно раздражало аристократов; достижение этого, – одна из самых труднейших задач государя.

30

Бентивольи Аннибале – дед современника Макиавелли Аннибале, сын Джованни II, кондотьер, вместе с братом правил в 1511–1512 годах, убит в 1445 году.

Из современных, хорошо организованных государств, не могу не указать на Францию. В этой стране существует бесчисленное множество отличных учреждений, обусловливающих независимость и безопасность короля. Главнейшее из них – парламент и его власть. Введение парламента показывает, что организаторы Франции понимали насколько необходимо обуздать честолюбие и ненасытную гордость знатных лиц государства, а с другой стороны, зная ненависть масс к знатным лицам, основанную на страхе, и желая несколько охранить и последних, рассудили, что будет благоразумно, чтобы забота о такой охране не лежала на одном государе, который, покровительствуя народу, не возбуждал бы этим ненависти знатных, а, охраняя знатных, не восстановлял бы против себя масс. В этих-то видах и был основан парламент, род посредствующего учреждения, которое могло бы покровительствовать народу, не раздражая знати против королей и обуздывая их честолюбие. Для прочности государства и спокойствия государей – трудно придумать лучшее и более разумное учреждение.

Из учреждения парламента должно вывести кроме того, еще следующее общее правило: вообще государи все тягости управления должны возлагать на других, оставляя за собою только право милосердия. Кроме того, повторяю, – государи должны покровительствовать знати, но уметь не возбуждать этим ненависти в народе.

Рассматривая обстоятельства жизни и смерти многих римских императоров, многие могут подумать, что их пример совершенно противоречит тому, что я здесь высказываю, так как некоторые из них, несмотря на свою постоянную мудрость и великие доблести, все-таки теряли свои государства или даже просто погибали во время заговоров, возникавших в среде их подданных.

В ответ на такое возражение, я считаю нелишним рассмотреть обстоятельства жизни и личный характер некоторых из римских императоров, чтобы доказать, что причины их погибели не заключают в себе ничего такого, что противоречило бы моим положениям. Кроме того, я воспользуюсь при этом возможностью высказать несколько общих взглядов на особенности событий того времени, взглядов, которые будут не бесполезны для изучающих историю. Для этой цели я считаю достаточным проследить ряд государей от Марка Аврелия до Максимина, которые следовали друг за другом в таком порядке: Марк Аврелий, сын его Коммод, Пертинакс, Юлиан [31] , Север, Антонин, сын его Карракала, Макрин, Гелиогабал [32] , Александр [33] и Максимин. Прежде всего замечу, что если в других государствах правителям приходится бороться только с честолюбием знати и грубостью народа, то римским императорам, кроме этих трудностей, предстояла еще третья: борьба с жестокостью и корыстолюбием солдат, и эта последняя трудность была до того значительна, что она одна обусловливала погибель многих из римских государей. В самом деле, чрезвычайно трудно удовлетворить одновременно народ и войско; народ любит спокойствие и миролюбивых правителей, войско привязывается к государям завоевательным, жестоким, хищным, вносящим в другие страны разорение и грабеж; войско желало бы, чтобы таковыми являлись государи и для своих подданных, так как при этом войска получают усиленное содержание и могут насыщать свое стремление к жестокости и грабежам. От этого-то те из римских императоров, которые не обладали, или не сумели пробрести уменья обуздывать одновременно войско и народ, обыкновенно погибали, и большая часть императоров, а особливо те, которые достигли власти будучи новыми людьми (uomini nuovi, homines novi) – сознавая трудность одновременного удовлетворения двух противоположных требований, обыкновенно стремились только к тому, чтобы удовлетворить войско, нисколько не заботясь о том, что этим самым они угнетали народ. Иной образ действий был для них невозможен, так как, поставленные в необходимость непременно возбуждать чью-либо ненависть, они должны были прежде всего озаботиться, чтобы не возбуждать ненависти большинства, а если не могли этого достигнуть, то им всякими способами необходимо было расположить в свою пользу хотя ту часть большинства, которая была могущественнее. Поэтому-то римские императоры, как люди новые, недавно получившие власть и нуждавшиеся, для удержания ее за собою, в чрезвычайных мерах, обыкновенно предпочитали расположение войска расположению народа, и это им более или менее удавалось, смотря по тому, какую репутацию умели они себе составить в войске.

31

Юлиан Марк Дидий (133–193) – император, правил 66 дней в 193 году после Пертинакса, купив власть у преторианцев за 25 тыс. сестерциев.

32

Гелиогабал Марк Аврелий Антонин (204–222) – император (218–222), жрец сирийского бога солнца Элагабала; убит преторианской гвардией.

33

Александр Север Марк Аврелий (208–235) – император (222–235), последний из династии Северов, убит вместе с матерью Юлией Маммеей во время мятежа Максимина.

От вышеизложенных причин и произошло то, что из трех императоров, – Марк Аврелий, Пертинакс и Александр Север, – одинаково отличавшихся миролюбием, скромною жизнью, любовью к справедливости, нерасположением к жестокостям, гуманностью и благодушием, – не погиб только Марк Аврелий. Но если Марк Аврелий жил и умер с честью, то он обязан этим отчасти тому, что, вступив на римский престол по праву наследования, он не был обязан своей властью ни войску, ни народу, и отчасти тому, что его высота добродетели возбуждали к нему такое всеобщее почтение, что он, в силу его, мог постоянно удерживать государство свое в границах долга, не возбуждая этим к себе ни презрения, ни ненависти.

Что касается до Пертинакса, то выбранный против воли войска, он ввел в войсках дисциплину и вооружил этим против себя солдат, привыкших к той распущенности, которая существовала между ними при Коммоде; солдаты тотчас же возненавидели его. К ненависти этой прибавилось еще и презрение, которое возбуждала его старость, – и он погиб тотчас же вслед за получением власти. Замечу здесь снова, что заслужить ненависть за добрые действия так же легко, как и за дурные, и что из этого следует, как я уже говорил выше, что государям, желающим удержать за собою власть, весьма часто необходимо быть порочными. Если народ, или войско, или аристократия, короче – какой-нибудь класс подданных, в опоре которого нуждается государь, – испорчен и развращен, то государь должен, чтобы не возбуждать его против себя, угождать ему, а в таких случаях всякое честное действие для него вредно.

Перейдем к Александру Северу. Государь этот был настолько добр, что в числе расточаемых ему похвал обыкновенно приводят следующее: в течение 14-летнего его царствования ни один римлянин не был подвергнут лишению жизни без предварительного суда. Несмотря на это, так как на него смотрели, как на обабившегося человека, позволявшего своей матери управлять собою, – он впал в презрение у войска; между солдатами возник заговор и он был убит.

Рассматривая, в противоположность государям, только что мною перечисленным, качества и личный характер Коммода, Септимия Севера, Антонина, Каракаллы и Максимина, мы найдем, что все эти императоры были чрезвычайно жестоки и ненасытно жадны, что для удовлетворения страстей солдат они не останавливались ни перед какою неправдою и угнетением народа – и, несмотря на это, все, за исключением Септимия, тоже погибли. Севера спасла его доблесть; благодаря ей он сумел привязать к себе солдат, и, несмотря на то, что отягощал народ чрезмерными налогами, мог счастливо властвовать над Римской империей: доблесть его возбуждала восхищение в массах, народ был как бы удивлен и увлечен ею, солдаты были удовлетворены и почитали его. Так как такой образ действий был замечателен в человеке, едва получившем власть, то я хочу вкратце указать, как Септимий умел принимать на себя личины льва и лисицы, – личины, прибегать к которым, как я уже говорил выше, бывает полезно для государей. Узнав, что Юлиан предательски захватил императорскую власть, он убедил войска, которыми в то время начальствовал в Паннонии, в том, что на их обязанности лежит идти на Рим, для отмщенья за смерть Пертинакса, удушенного преторианцами, и, не открывая своего замысла овладеть престолом, он так поспешно направился с войсками к Риму, что явился в Италию прежде, нежели туда дошел слух о его походе. Едва он явился в Рим, Юлиан был убит, и растерявшийся сенат провозгласил его императором. После такого начала, Септимию, для завладения всей Римскою империей, предстояло только совладать с двумя трудностями: отделаться на востоке от Нигера, который, начальствуя войсками в Азии, был тогда провозглашен ими императором, и на западе – от Альбина, стремившегося также к захвату верховной власти. Считая опасным для себя начинать одновременно борьбу с обоими соперниками, Север решился действовать открытою силой против Нигера и обманом против Альбина. Для достижения последней цели, он написал Альбину дружественное письмо, в котором извещал его, что, избранный сенатом в императоры, он тяготится слишком большою властью и желал бы ее разделить с Альбином, почему и посылает к нему титул Цезаря и декрет сената, которым Альбин признан его соправителем. Альбин попался в западню, приняв всю эту проделку за чистую монету. Когда Север победил и умертвил Нигера, когда он успокоил возмущения на востоке, то, возвратясь в Рим, он принес сенату жалобу на действия Альбина, в которой обвинял последнего в неблагодарности за все благодеяния, какими он его осыпал. Говорил, что ему известно, что Альбин замышляет тайно умертвить его, и заключил тем, что считает себя не вправе оставить безнаказанною такую изменническую неблагодарность. Тотчас же вслед за этим заявлением, он направился во Францию, где тогда находился Альбин, и лишил его власти и жизни.