Государь
Шрифт:
– Ступайте, дети, и помните - чем меньше вы мешаете, тем скорее мы расстанемся.
Можно было сказать, что эта фраза стала неофициальным девизом близнецов. Благо, что придерживаться его особого труда не составляло, потому что их постоялец завел привычку исчезать по своим непонятным делам с самого раннего утра, возвращаясь к обеду (а пару раз вообще к ужину) - и досугом подростков интересовался крайне слабо. Но даже если бы он вдруг и проявил любопытство, то все равно ничего тревожного или неприятного для себя не узнал. Тот же Павел, к примеру, начал сборку компьютера своей мечты, периодически уходя в набеги на профильные компании, торгующие компонентами электроники. Увлеченно ковыряясь в недрах новенького системного
– Дети.
Впрочем, все когда-нибудь заканчивается, как хорошее, так и плохое - и предзнаменованием этого стал визит одержимого в комнату близняшек. Учитывая, что сделал он это в первый раз, и к тому же очень тихо - стоит ли удивляться, что мужская половина пятнадцатилетнего "дуэта" непроизвольно подскочила, а женская... Пардон, девичья, тихонько взвизгнула?
– Печальный миг расставания близок.
Тонкая и весьма недобрая усмешка, как-то чуждо и непривычно изменившая отцовское лицо, не давала усомниться - в том, сколь сильно гость огорчен скорым прощанием. Впрочем, это была единственная эмоция, которую им позволили увидеть.
– Очень скоро. День, быть может два.
Было что-то завораживающее в том, с какой легкостью постоялец отвечал на вопросы - которые разум его собеседников не успевал даже толком облачить в подходящие слова. Это пугало... Но в то же время и невероятно привлекало, дразня терпким и невероятно притягательным привкусом нереальности, вот так вот просто и обыденно вошедшей в их жизнь.
– Нет, никуда ехать не надо.
Усевшись в поскрипывающее кресло, мужчина положил руки на подлокотники - причем с таким видом, будто он восседал на чем-то вроде золотого трона. Смешно, конечно. Вот только отчего-то, смеяться-то совсем не хотелось. Кашлянув разом пересохшим горлом, Пашка как можно более спокойным тоном уточнил, какая от них требуется помощь. Если она, конечно, вообще?..
– Нужна. Когда я уйду, у вашего отца будет что-то вроде обморока.
Покосившись на матово-черный системный блок, сонно помаргивающий парой зелененьких светодиодов на передней панели, покойный, и тем не менее прекрасно себя чувствующий знахарь-травник едва слышно хмыкнул:
– Можно сказать, своеобразная перезагрузка всей системы. Сколько она продлится, мне неведомо - однако, на все это время желателен пригляд за вашим родителем. Кто из вас?
– Я.
– Мы!..
Скрестив взгляды, близнецы всего за пару секунд беззвучно поругались, затем помирились, и наконец, пришли к полному согласию.
– Мы оба.
Легкий, почти незаметный кивок мужчины подвел черту, завершив короткий разговор - оставивший близнецов в весьма растрепанных чувствах. Павел
– Паш, знаешь - а я, кажется, его немножко вспомнила. Дядя Виталя тогда нас как раз в деревню привез, и мне пить очень захотелось. А у них там колодезная вода с таким противным привкусом! Бр-р!.. Еще помню густые заросли крапивы рядом с каким-то забором, и тебя с оструганной веткой руках.
– Точно! Батя приладил к ней жестяную крышку от трехлитровой банки с соком, обмотал рукоять синей изолентой, обозвал все это саблей и отправил меня воевать с травой и комарами. Хе-хе, я после рубки крапивы еще и соседских гусей этой вичкой знатно погонял!
Хихикнув, юная девушка с деланным равнодушием подтвердила:
– Ну да. Кстати, не подскажешь, кому это потом гусиные щипки и сыпь от крапивницы какой-то вонючей гадостью мазали, а этот кто-то ревел и грозился всех плохих птичек зарубить?..
Недовольно фыркнув, парень оставил флешку в покое и обратил свое внимание на монитор - даже и не собираясь хоть как-то отвечать на все измышления сестры.
– А ты что-нибудь еще вспомнил?
Дернув плечами (вот ведь привязалась!), Паша нехотя проворчал:
– Вроде, у деда за домом сарайчик с каким-то пахучим сеном был, нас от него несколько раз гоняли. И еще, когда мы из деревни уезжали, собаки жалобно выли. Батя еще сказал, что это они так с нами прощаются...
Наморщив гладкий лобик в попытках припомнить что-нибудь еще, Поля подхватила с настенной полочки карандаш. Повертела лакированную палочку меж тонких пальчиков с ухоженными ноготками, и голосом, полным сомнений, предположила:
– Паш. А ведь дед к нам по-доброму отнесся, да?
– Ну.
– И папа несколько раз упоминал, что он был хорошим человеком.
Быстро набрав и отправив какое-то сообщение, парень лениво и по-прежнему весьма лаконично подтвердил:
– Ну.
– Пашка. А давай его попросим, чтобы он нас своим штучкам поучил?..
Заинтересованно хмыкнув, брат крутнулся вместе с креслом, разворачиваясь лицом к сестре - и тут же преисполнился праведного негодования:
– Полька, зар-раза!!!
Вздрогнув и кое-что осознав, девица виновато ойкнула и торопливо отложила в сторонку карандаш. Хороший, новый, и уже изрядно пожеванный ее белыми крепкими зубками.
– Опять!?!
Ну да, была у Полины одна вредная привычка, с которой она уже давно (чуть ли не с детского сада) и временами даже успешно старалась бороться - размышляя над чем-то сложным или очень интересным, близняшка любила покусывать кончик простого карандаша. При отсутствии "деликатеса" вполне годились ручка, фломастер, линейка, рисовальная кисточка, да даже деревянная ручка от расчески - но все же карандаш был вкуснее всего. Такой вот выверт девичьей психики... Отчего-то весьма огорчающий второго близнеца, которому отец еще в первом классе поручил следить за сохранностью своих и сестринских канцелярских принадлежностей. Такое вот разделение обязанностей - портила девочка, а получать выговор (и наказание) доставалось мальчику. М-дямс!
– Па-аш?
– Отстань! И вообще свали на кухню, грызун-переросток.
– Сам дурак.
Поглядев на недовольного братца, пятнадцатилетняя домохозяйка тихонечко вздохнула и отправилась-таки исполнять свой женский (пардон, девичий) долг. Вот только с первого раза до кухни она не дошла, углядев кое-что непривычное в отцовской комнате:
– Пашка, ты не поверишь - он себе старую советскую комедию поставил! Смотрит ее, и УЛЫБАЕТСЯ. Представляешь?!?
Всем своим видом старательно показывая сестре, что прощения она еще не заслужила, Павел нехотя уточнил: