Государи и кочевники. Перелом
Шрифт:
— Как вы их взяли?
— Ай, очень просто взяли! — лихо ответил Акберды. — Они за горой примостились, огонь развели, стали кашу варить. Кирки бросили. Перед этим камень на дороге долбили. Как только сели они, тут мы и напали сверху!
Тыкма приблизился к пленникам, косясь на их погоны. Офицера среди них не было. Один, похожий на татарина, был канониром. Тыкма легко разобрался в знаках отличия: не зря почти полгода жил у русских.
— Как зовут? — спросил Тыкма.
Пленник испуганно вскинул брови, услышав русскую
— А ведь ты — Тыкма-сердар! Ей-богу, я видал тебя в нашем лагере, когда ты Ломакину служил.
— Шайтан! — выругался Тыкма и ударил камчой по плечу канонира. — Я не служил ему! Я был у него, чтобы обмануть вас всех. И обманул! Твой генерал будет помнить Тыкму!
— Да меня-то за что бьешь, сердар? — заслоняясь рукой от второго удара, пролепетал канонир.
— Всех русских убьем. Тебя тоже, — спокойнее сказал Тыкма. — Как звать тебя?
— Петин я… Петром зовут… Саратовский я, из бедняков.
— Мне все равно, — с ухмылкой сказал Тыкма. — То, что на тебе есть, этого нам хватит.
Тыкма приказал джигитам, чтобы сняли с пленников все пригодное. Тотчас воины Тыкмы раздели солдат до исподнего белья и погнали впереди. Сотня двинулась назад, в Беурму.
На Бендесене, когда начали спускаться вниз, Тыкма-сердар велел Петину идти рядом. Канонир, раздирая ноги до крови об острые камни, охал, стонал и сквозь слезы отвечал на вопросы Тыкмы.
— Где стоят ваши, в каких местах?
— Везде, сердар: в Чекишляре, Чате, Дуз-Олуме, Красноводске. Много наших везде. Зря ты обнадеялся. Летом все равно займут весь Ахалтекинский оазис.
— Молчи, шайтан, или я сброшу тебя в пропасть! — Тыкма замахнулся камчой. — Сколько всего солдат?
— Не знаю, сердар. Разве мне об этом знать положено? Это штабист какой-нибудь мог бы сказать.
— Пушки есть?
Петин нагловато засмеялся:
— Да у царя пушек столько, сколько у вас винтовок. А то и больше.
Тыкма тяжело засопел, перестал спрашивать. Петин попросил:
— Сердар, посади на свободного коня. Вон свободная лошадь в пристяжке.
— Убью, шайтан! — выругался Тыкма и вновь замахнулся камчой.
В Геок-Тепе джигиты приехали вечером. Люди сразу узнали сердара. Он еще и к крепости не приблизился, а там уже шла суматоха. Ханы Ахала, съехавшиеся на совет к Нурберды. едва узнали о приближении перебежчика, заговорили, перебивая друг друга.
— Этот русский лизоблюд: что ему надо от нас? — злился Оразмамед. — Прошлым летом, когда русские бросились на нашу крепость, он был рядом с ак-пашой и кричал ему: «Лезьте на недостроенную стену!»
— С помощью русских он хотел сделаться главным ханом Ахала, — вторил Омар. — Неужели простим ему?
— Не спешите хвататься за сабли, — спокойно сказал Нурберды. — Если Тыкма и служил русским, то вина в этом наша. Мы все любили слушать о
Ропот и перебранка текинских предводителей продолжались до тех пор, пока не приблизился Тыкма-сердар.
Въехав в северные ворота крепости Денгли-Тепе, Тыкма дал знак своим всадникам, сопровождавшим его, чтобы остановились. Затем велел Софи следовать за ним. Вдвоем, на конях, они отправились к кибиткам Нурберды. Впереди, возле белой восьмикрылой юрты, куда сердар направил своего коня, стояли родичи хана. Тыкма успел разглядеть его жен: старшую Рааби, среднюю Наргуль и младшую Гюльджемал — красавицу из Векильбазара. Издали она казалась совсем юной. За руку она держала шестилетнего сына, и Тыкма подумал: «Сама еще дитя». Нурберды среди его близких не было. Когда до кибиток осталось шагов пятьдесят, от стоявших отделились два джигита и заспешили навстречу Тыкме.
— Сердар-ага, — торопливо сказал один из них, коснувшись рукой лошади. — Велено проводить вас.
Тыкма двинул бровями, мгновенно отметив про себя: «Не в зиндан ли?» — но подчинился безропотно.
Ханские нукеры проводили Тыкму и Софи к двум кибиткам, которые примыкали к насыпному холму. На нем шла работа: дехкане, пленные курды и царские солдаты носили вверх в мешках землю. Этот холм назывался Денгли-Тепе, а его именем и вся крепость, обнесенная высокой толстой стеной.
— Вот здесь вы будете жить, Тыкма-ага, — вежливо пояснил один из нукеров.
— А мои джигиты?
— О них не беспокойтесь. О них тоже позаботились. Вон, посмотрите туда, — указал он рукой на скопище черных юрт вдоль западной стены крепости.
— Ладно, понятно, — сдержанно проговорил Тыкма. — А где же ваш хан?
— Велено передать, сердар-ага, что Нурберды пригласит вас к себе после того, как вы умоетесь, попьете чай и немножко отдохнете после долгой дороги.
— Ладно, нукер, нам все понятно.
— Я приду за вами, сердар-ага. А сейчас, если нет надобности в нашем присутствии, то разрешите нам уйти.
— Идите, но сначала заварите чай, — приказал Тыкма и снял с ног сапоги у входа в кибитку…
Их пригласили лишь на другое утро. Всю ночь Тыкма промучился, снедаемый неведением: почему Нурберды медлит?
Утром все сразу стало понятно, когда Тыкма и Софи вошли в белую кибитку главного хана. Здесь уже сидели, поджидая их, Оразмамед и Омар. Тыкма подумал: «Ночью они советовались, как поступить с нами» — и пытливо заглянул в глаза сидящим. Но нет, он не нашел во взглядах текинских предводителей ни величия, ни надменных усмешек. Глаза Оразмамеда смотрели растерянно, а Омар, этот прославленный воин, с которым в храбрости мог сравниться разве что сам Тыкма-сердар, встретил вошедших тревожным взглядом.