Государство будущего
Шрифт:
Noam Chomsky
Government in the future
Open Media Series
SEVEN STORIES PRESS
New York
Перевод Алекс Керви
Редактор Роза Пискотина
Руководитель проекта И. Серёгина
Корректор О. Ильинская
Компьютерная верстка О. Морозова
Дизайнер обложки Ю. Буга
Какова роль государства в развитом индустриальном обществе? Чтобы ответить на этот вопрос, для начала, я думаю, следует обозначить в качестве рамок обсуждения четыре теоретические позиции. Назовем эти позиции: первая – классический либерализм, вторая – либертарианский
И напротив, я считаю, что идеология государственного социализма, пришедшая из большевизма, и государственный капитализм – современное государство всеобщего благоденствия – воплощают регрессивные и совершенно неадекватные социальные теории. И немалое количество наших действительно фундаментальных проблем возникает из-за того, что эти доминирующие социальные формы не удовлетворяют требованиям современного индустриального общества и несовместимы с ним.
Ну вот, а теперь рассмотрим эти четыре позиции более подробно, и начнем мы с точки зрения классического либерализма.
Классический либерализм
Основная идея классического либерализма заключается в оппозиции ко всем формам государственного вмешательства в личную и социальную жизнь, кроме предельно ограниченных и минимальных. Этот тезис достаточно хорошо нам знаком. Тем не менее аргументация, приводящая к этому заключению, известна не столь широко, а я считаю, что в данном случае ход рассуждений гораздо важнее вывода.
Одно из самых ранних и наиболее блистательных толкований этой позиции содержится в книге Вильгельма фон Гумбольдта [1] «Идеи к опыту определения границ деятельности государства», написанной в 1792 г., но опубликованной лишь шестьдесят лет спустя. С точки зрения Гумбольдта, государство стремится «превратить человека в инструмент обслуживания собственных, произвольно выбранных целей, никак не учитывающих его собственные намерения»1, а поскольку люди по своей сути – свободные, ищущие, самосовершенствующиеся существа, следовательно, государство – глубоко антигуманный институт. А это значит, что деятельность и само существование государства в конечном итоге противоречат полноценному гармоничному развитию человеческого потенциала в его богатейшем многообразии и поэтому несовместимы с тем, что Гумбольдт и, уже в следующем веке Маркс, Бакунин, Милль [2] и многие другие рассматривали как истинную цель человека. (И скажу для протокола: лично я убежден, что это очень точное описание.)
1
Вильгельм фон Гумбольдт (1767–1835) – немецкий филолог, философ, языковед, государственный деятель, дипломат. Осуществил реформу гимназического образования в Пруссии, основал в 1809 г. Берлинский университет. Один из виднейших представителей немецкого классического гуманизма; друг И.В. Гёте и Ф. Шиллера. Видел в универсальном развитии индивидуальности высшую цель, определяющую и границы деятельности государства. Развил учение о языке как о непрерывном творческом процессе, «формирующем органе мысли» и о «внутренней форме» языка как выражении индивидуального миросозерцания народа. – Здесь и далее прим. пер.
2
Джон Стюарт Милль (1806–1873) – английский философ, экономист и общественный деятель. Основатель английского позитивизма, последователь О. Конта. В «Системе логики» (т. 1–2, 1843) разработал индуктивную логику, которую трактовал как общую методологию наук. В этике соединял принцип эгоизма (утилитаризма) с альтруизмом.
В этом смысле современный консерватор тяготеет к тому, чтобы рассматривать себя как прямого потомка классического либерала. Однако я полагаю, что такую позицию можно поддерживать, исходя только из крайне поверхностной и несерьезной точки зрения, что хорошо видно, если более внимательно изучить основные идеи классической либертарианской мысли, выраженные Гумбольдтом в их наиболее основательной форме.
Я считаю, что эти вопросы имеют существенное значение для нашего времени, и, если вы не возражаете, я бы хотел остановиться на них подробнее, сделать, так сказать, небольшой экскурс в прошлое.
Для Гумбольдта, как и для Руссо, а до него – для картезианцев [3] , главное достояние человека – это его свобода.
Познание и созидание – вот те центры, вокруг которых так или иначе сосредоточены все человеческие поиски2.
Но далее Гумбольдт пишет:
Вся нравственная культура возникает единственно из внутренней жизни души… и никогда не может быть создана с помощью внешних и искусственных приспособлений… Развитие и совершенствование понимания, как и любые другие способности человека, в общем и целом достигаются благодаря его собственной деятельности, его собственной находчивости и смекалке, его собственным методам использования открытий других людей3.
3
Картезианство – направление в философии и естествознании XVII–XVIII вв., теоретическим источником которого были идеи Рене Декарта (латинизированное имя Cartesius – Картезий, отсюда название). Основа картезианства – последовательный дуализм, т. е. разделение мира на две самостоятельные и независимые субстанции – протяженную и мыслящую; исходные принципы картезианской гносеологии – самодостоверность сознания (декартовское «мыслю, следовательно, существую») и теория врожденных идей.
Из этих утверждений Гумбольдт развивает свою образовательную теорию, но сейчас мы не будем ее обсуждать. Сейчас нам важно, что Гумбольдт дошел до основ теории эксплуатации и отчужденного труда и таким образом стал предшественником раннего Маркса. Гумбольдт продолжает ту мысль, что я цитировал выше, – о развитии навыков понимания посредством спонтанного действия – и делает это следующим образом. Он говорит: «Из того, чем человек располагает, больше всего он считает своей собственностью то, что делает сам; скорее простой садовник истинный хозяин сада, чем праздный бездельник, который наслаждается его плодами»4. А поскольку истинно человеческие действия исходят от внутреннего импульса, то:
похоже, что всех крестьян и ремесленников можно было бы возвести в ранг художников; а это значит, что люди, которые любят труд ради него самого, совершенствуют его, благодаря дару воображения и изобретательности, и таким образом развивают свой интеллект, облагораживают свой характер и достигают более утонченных и возвышенных удовольствий. Получается, что человека могут облагородить и возвеличить именно те вещи, которые сейчас, хоть они прекрасны сами по себе, так часто служат инструментом его унижения… Бесспорно, свобода есть обязательное условие, без которого даже самые естественные для человека устремления могут не привести к таким благотворным влияниям. Все, что идет не от свободного выбора человека, а делается в результате руководящих указаний, не становится частью его существа, а остается чуждым его природе; он исполняет все это не с истинной человеческой энергией, а лишь с механической точностью5.
Если же человек действует механически, реагируя на исходящие извне требования или указания, вместо того чтобы руководствоваться собственными интересами, энергией и силой, «мы можем восхищаться тем, что он делает, но мы презираем его самого»6.
Таким образом, Гумбольдт утверждает, что человек рожден для того, чтобы познавать и творить, и когда взрослый или ребенок познает и творит, исходя из собственного свободного выбора, тогда, по его собственным представлениям, он становится художником, а не орудием производства или хорошо обученным попугаем. В этом и заключается сущность гумбольдтовской концепции человеческой природы. Мне кажется, это весьма поучительно и интересно в сравнении с Марксом, с его ранними текстами, особенно с рассуждениями об «отчуждении труда, когда труд навязан работнику извне… а не является частью его природы, так что он не реализует себя… и чувствует себя несчастным, физически истощенным и морально униженным…» именно отчужденный труд «отбрасывает одних рабочих к варварским видам работы, а других превращает в машины», лишая человека его «родового характера», его «свободной сознательной деятельности» и «продуктивной, плодотворной жизни»7.
Вспомним также известную и часто цитируемую отсылку Маркса к более высокоорганизованной форме общественного устройства, при которой «труд станет не только средством для жизни, но и первой жизненной потребностью»8. Вспомним также его постоянную критику специализированных процессов труда, при которых «все средства для развития производства превращаются в средства подчинения и эксплуатации производителя, они уродуют рабочего, делая из него неполного человека, принижают его до роли придатка машины, превращая его труд в муки, лишают этот труд содержательности, отчуждают от рабочего духовные силы процесса труда в той мере, в какой наука входит в процесс труда как самостоятельная сила»9.