Новый военный гуманизм: уроки Косова

Кризис в Косове вызвал такую бурю страстей и иллюзий, которую нечасто приходится наблюдать. Эти события интерпретировались как особая «веха в международных отношениях», открывающая беспрецедентную стадию всемирной истории, новую эпоху нравственной прямоты, подвластную «идеалистическому Новому Миру, повернувшемуся в сторону окончательной бесчеловечности»1. Это — «новый гуманизм», случайно совпавший с началом нового тысячелетия, который приходит на смену среднего уровня политике лобового, узкого интереса. Сегодня создаются новые концепции миропорядка, пронизанные вдохновляющим опытом человеческих отношений и мирового сообщества. Эти новые концепции призваны вытеснить угасающие институты мирового порядка, продемонстрировавшие свое «гибельное бессилие», от которых

поэтому следует отказаться в пользу вновь формирующихся идей с их «новаторским, но оправданным» отступлением от прежних норм. Может быть, утопические помыслы предыдущих поколений и обречены на осмеяние, но наития, заступающие на их место, являются истинными и поистине стимулирующими.

Если эта картина верна или если в ней есть хотя бы доля истины, то перед нами открываются блестящие перспективы. Оказывается, что у нас под рукой имеются все необходимые материальные и интеллектуальные ресурсы для того, чтобы без особых затрат, одним только легким усилием доброй воли превозмочь последствия ужасных трагедий. Не надо иметь богатого воображения или обширных познаний, чтобы составить список благих пожеланий, осуществление которых принесет колоссальную пользу страждущим. В частности, для того чтобы очень легко раскрыть, а то и предотвратить или, по крайней мере, существенно смягчить многие преступления такой природы и такого масштаба, как в Косове, достаточно было бы и малой толики тех усилий и рвения, которые западные державы и их интеллектуальные культуры потратили на дела, поглощавшие их в начале 1999 года.

Поэтому есть немало веских причин для того, чтобы стремиться находить и определять такие задачи и проблемы и относиться к ним с должным вниманием и заботой. Бели в возвышенных идеях освобождения Косова заключена хотя бы крупица истинности, если государственные мужи в конечном счете действуют «во имя принципов и ценностей» подлинно гуманного характера, о чем они так самонадеянно заявляют (Вацлав Гавел), то это открывает перед нами стимулирующие возможности для постановки крайне важных вопросов, которые необходимо немедленно решать, и не на словах, а на деле. И даже если реальность окажется не слишком похожей на свой лестный автопортрет, наши усилия будут полезны хотя бы тем, что они привлекут к насущным задачам внимание многих людей, использующих красивые слова не только для выражения циничного оппортунизма.

Так что давайте попробуем рассмотреть и понять, что же случилось на самом деле, как и почему это интерпретируется в описанной нами выше манере и какие еще новые рискованные действия могут быть запросто предприняты с использованием «универсальных принципов и ценностей, поддерживаемых Европейским Союзом и лидерами НАТО», а также рукоплещущими им комментаторами. Поскольку спектр событий слишком широк, чтобы можно было всерьез рассматривать какой-либо его элемент как типичный, то мы с вами будем ориентироваться на случаи, в своих существенных аспектах аналогичные этой трагедии, вызвавшей столь сильные эмоции и сострадание в первые месяцы 1999 года. Кроме того, что подобные события являются своего рода честным испытанием «нового гуманизма» на прочность в той области, которую он сам избрал для своего приложения, они также обладают собственной внутренней ценностью и значением, хотя бы в силу элементарных моральных норм.

Чтобы не быть понятым превратно, я сразу оговорюсь, что в данном случае не ставлю себе цели добавить нечто новое в споры о том, что следует или следовало делать в Косове, — это скорее явилось бы отклонением от темы. Моя цель большей частью заключается в исследовании рамок, в которых протекали события, приведшие к кошмарным человеческим потерям, и в рассмотрении вероятных последствий произошедшего, а также его интерпретаций. Для этого нам потребуется совершить почти переломный поворот от однобокости прошлых месяцев, сосредоточенной на бурлящей части Балкан и вытеснившей за скобки все другие, незначительные в этом свете, интересы. По только что указанным нами причинам этот поворот коснется только узкой категории схожих задач и проблем, хотя на самом деле его следовало бы значительно расширить за эти пределы.

Двадцать четвертого марта 1999 года военно-морские силы НАТО, возглавляемые США, обрушили ракетно-бомбовый удар на объекты, расположенные по всей территории Федеративной Республики Югославии (ФРЮ)2, «ввергнув Америку в военный конфликт, который, по словам президента Клинтона, был необходим для того, чтобы положить конец этническим чисткам и привести к стабильности в Восточной Европе», как явствовало из сообщений в прессе. Бомбардируя ФРЮ, извещал нацию Клинтон, «мы защищаем собственные ценности, отстаиваем свои интересы и выступаем за дело мира». «Мы не можем отвечать на все подобные трагедии, но там, где этнический конфликт превращается в этнические чистки, — а между этими вещами есть очевидная разница, — мы обязаны вмешаться, и Косово, несомненно, представляет собой именно такой случай». «Если бы мы промедлили», — продолжает Клинтон, с тем, что в заглавии его речи названо «справедливой и необходимой войной»,

«то в результате потерпели бы моральное и стратегическое поражение. Косовары-албанцы оказались бы народом без своей земли, живущим в тяжелейших условиях в одной из самых бедных стран Европы…» Разумеется, с подобной судьбой страдающего народа Соединенные Штаты примириться не могут. Государственный секретарь Мадлен Олбрайт ранее уже озвучила тревоги такого рода, заявив еще 1 февраля, «что нельзя терпеть подобные вещи, что в 1999 году не должно быть этих варварских этнических чисток. Безусловно, демократиям нужно выступить против такого зла»3.

Европейские союзники Клинтона согласились с этим. В речи, озаглавленной «Новое поколение подводит черту», британский премьер-министр Тони Блэр провозгласил, что мы имеем дело с новым типом войны, в которой отстаиваются «человеческие ценности», «новый интернационализм, в рамках которого мы больше не будем мириться с грубым подавлением целых этнических групп», «мир, в котором негде скрыться тем, кто ответственен за подобные преступления». «Мы боремся за мир, в котором диктаторы больше не смогут подвергать свои народы страшным истязаниям для того, чтобы удерживать власть над ними». Мы вступаем «в новое тысячелетие, в котором диктаторы будут знать, что им не удастся выйти сухими из воды после этнических чисток или подавления собственного народа». Министр иностранных дел Германии Йошка Фишер «стал адвокатом „нового натовского военного гуманизма“ (по словам немецкого интеллектуала Ульриха Бека) — т. е. отстаиваемой госсекретарем Мадлен Олбрайт идеи о том, что защита человеческих прав является разновидностью миссионерства»4.

«Новый интервенционизм» приветствовали и высоколобые интеллектуалы, и законники-юристы, возвестившие новую эру в международных отношениях, в которую «просвещенные государства» наконец-то будут вправе использовать силу там, «где это справедливо», отвергая «устаревшие правила» и сообразуясь с «современными представлениями о справедливости», устанавливаемыми ими самими. «Кризис в Косове показывает… новую готовность Америки делать то, что ей кажется правильным, — невзирая на международное право»5. Свободные теперь от оков «холодной войны» и старомодных рамок мирового порядка, цивилизованные государства могут отдавать всю свою энергию миссии защиты прав человека и даровать всем страдающим народам свободу и справедливость, — в том числе и силой, если это будет необходимо.

Цивилизованные государства — это Соединенные Штаты и их союзник Великобритания, а также, возможно, другие страны, участвующие в общем крестовом походе за справедливость и права человека. Их миссии сопротивляются только «открыто неповинующиеся, инертные и раскольнические», «распущенные» уроды в мировой семье6. Принадлежность к разряду цивилизованных, очевидно, следует только из определения. Безусловно, тщетно было бы искать в истории какие-либо состоятельные попытки выдвинуть доказательство или свидетельство в пользу критического различия между цивилизованными и распущенными. На любую историческую параллель ответом все равно служит известная идея «смены курса», гласящая: да, в прошлом мы иногда ошибались — будь то из-за нашей наивности или неправильной информации — но теперь мы возвращаемся на свой традиционный правый путь. Обращение к урокам истории подвигнет нас разве что на «жестокие нападения и инвективы в адрес исторически пагубной внешней политики Вашингтона», поэтому их можно «безболезненно игнорировать», — поучает нас один из самых выдающихся теоретиков-адвокатов «формирующихся норм»7. А значит, будет бессмысленно задаваться вопросом о том, что мы можем почерпнуть с пожелтевших страниц прошлого, даже несмотря на то, что структура принятия решений и ее институциональная база остаются нетронутыми и неизменными.

Третьего июня 1999 года НАТО и Сербия заключили мирное соглашение. США торжественно объявили о своей победе, тем самым успешно завершив «десятинедельную борьбу за то, чтобы вынудить м-ра Милошевича признать свое поражение». Победа была достигнута, но мир еще не наступил: железный кулак триумфаторов будет висеть над побежденными до тех пор, пока победители не удостоверятся в том, что проигравшей стороне прочно навязана именно их интерпретация мирного соглашения. Согласие широкой общественности с этими действиями нашло выражение в словах международного аналитика «Нью-Йорк Таймс» Томаса Фридмана: «С самого начала суть косовской проблемы сводилась к вопросу о том, как нам следует реагировать в случаях, если неприятные события происходят в не самых важных местах». Цивилизованные государства открыли новое тысячелетие тем, что дали ответ на этот решающий вопрос современной эпохи, придерживаясь морального принципа, согласно которому, «как только из Косова начался исход беженцев, игнорировать его было бы уже неправильно… и следовательно, использование мощной воздушной атаки на компактную цель в данном случае являлось единственно осмысленным решением»8.