Кто правит миром?

WHO RULES THE WORLD?

by

Noam Chomsky

Перевод с английского В. М. Липка

WHO RULES THE WORLD?

Вопрос, вынесенный в название этой книги, не имеет простого и ясного ответа. Мир слишком сложен и разнообразен для этого. Но выделить кардинальные отличия в возможности определять мировые дела, равно как и выявить самых заметных игроков, не составляет никакого труда.

Если говорить о государствах, то после Второй мировой войны Соединенные Штаты были и остаются первыми среди неравных, причем с большим отрывом. Они по-прежнему задают тематику глобального дискурса – от таких проблем, как израильско-палестинский конфликт, Иран, Латинская Америка, «война с террором», международная экономика, правосудие, права человека и так далее, до жизненно важных вопросов выживания цивилизации (ядерная война и экология). В то же время могущество США, достигнув в 1945 году беспрецедентного за всю историю пика, значительно ослабло. На фоне этого неизбежного заката Вашингтон в определенной степени делит власть с «мировым правительством», если воспользоваться расхожим выражением бизнес-прессы, под которым понимаются ведущие капиталистические государства (страны Большой семерки)

вместе с подконтрольными им институтами «новой имперской эры», в том числе Международным валютным фондом и глобальными торговыми организациями [1] .

Эти «владыки», само собой разумеется, весьма далеки от того, чтобы представлять население ведущих стран мира. Даже в государствах с развитой демократией граждане оказывают лишь ограниченное влияние на политические решения. В Соединенных Штатах ученые представили весьма любопытные доказательства того, что «экономические элиты и организованные группы, представляющие бизнес-интересы, оказывают значительное влияние на политику американского правительства, в то время как влияние обычных граждан и групп, сосредоточенных на интересах общества, совсем незначительно, если, конечно, оно вообще есть». По заключению авторов этого исследования, его результаты «в существенной степени свидетельствуют в пользу теорий доминирования экономических элит или пристрастного плюрализма, но не теорий мажоритарной избирательной демократии или мажоритарного плюрализма». Другие исследования показали, что большинство населения – та его часть, что находится на «минусовом» конце шкалы достатка, – исключено из политической системы, а избранные ими официальные представители игнорируют мнения и позиции выборщиков, в то время как крохотная прослойка на самом верху обладает огромным влиянием. Причем это наблюдается в течение длительного времени, и размер фонда избирательной кампании самым замечательным образом может предсказать политический выбор [2] .

Одним из следствий этого является так называемая апатия: отсутствие интереса к голосованию. Здесь налицо значительная классовая корреляция. Вероятные причины такого явления тридцать пять лет назад обсуждал один из ведущих специалистов в области электоральной политики Уолтер Дин Бернхем. Отказ голосовать он связывал с «основополагающей сопоставительной особенностью американской политической системы, которая сводится к полному отсутствию массовой социалистической либо лейбористской партии, способной организованно составить конкуренцию на электоральном рынке». По его мнению, именно этим в основном и объясняются высокие «показатели неявки на избирательные участки, варьирующиеся в зависимости от класса», а также сознательное замалчивание вариантов политического выбора, в потенциале поддерживаемых основной массой населения, но противоречащих интересам элит. Эти высказывание справедливы и сегодня. В своем подробном анализе выборов 2014 года Уолтер Бернхем и Томас Фергюсон показывают, что уровень явки на избирательные участки напоминает «самое начало XIX века», когда правом голосовать почти исключительно владели состоятельные мужчины. Авторы приходят к выводу, что «и результаты прямых опросов, и здравый смысл свидетельствуют о том, что огромное количество американцев все настороженнее относятся к обеим лидирующим политическим партиям, а долгосрочные перспективы удручают их все больше и больше. Многие убеждены, что политику контролируют интересы верхушки, представленной меньшинством. Они жаждут эффективных усилий, направленных на предотвращение экономического спада в долгосрочной перспективе и ликвидацию нарастающего экономическое неравенства, но ни одна из двух движимых деньгами лидирующих американских партий не в состоянии предложить им что-то на необходимом уровне. Это, по всей видимости, только ускоряет процесс дезинтеграции политической системы, столь явно бросавшийся в глаза во время выборов в Конгресс 2014 года» [3] .

В Европе закат демократии заметен немного меньше по той причине, что решения по жизненно важным вопросам принимают брюссельская бюрократия и те финансовые круги, которые она в значительной мере представляет. Их презрение к демократии резко обозначилось в июле 2015 года – в виде предельно жесткой реакции на саму мысль о том, что

греческий народ может иметь собственное мнение в отношении судьбы своего общества, сотрясаемого политикой суровой экономии, контроль за которой осуществлял триумвират в лице Европейской комиссии, Европейского центрального банка и Международного валютного фонда (в первую очередь здесь отметились политические деятели МВФ, а не экономисты, критиковавшие деструктивные меры). Режим строжайшей экономии Греции навязали с заявленной целью сократить долг страны, хотя в действительности ее долг по отношению к ВВП только вырос, в то время как общественное пространство пошло трещинами, а сама страна выступила в роли воронки, через которую французские и немецкие банки, любители рискованных займов, получили финансовые вливания, спасшие их от банкротства.

Удивительного в этом очень и очень мало. У классовой борьбы, носящей, как правило, односторонний характер, долгая и горькая история. На заре нынешней эры государственного капитализма Адам Смит осуждал «владык человечества», в роли которых в те времена выступали английские «торговцы и промышленники», «безоговорочно являвшиеся главными архитекторами политики» и «уделявшие львиную долю внимания» собственным интересам вне зависимости от того, насколько тяжелые последствия их действия несли остальным (в первую очередь жертвам «дикой несправедливости» в других странах, но также, причем в значительной степени, и жителям самой Англии). Неолиберальная эра последнего поколения добавила к этой классической картине несколько собственных мазков – теперь в роли владык выступают воротилы все более монополизируемой экономики; монстроподобные, зачастую хищнические финансовые институты; транснациональные корпорации, защищаемые государственной властью; и политические деятели, очень часто представляющие свои собственные интересы.

Тем временем не проходит практически ни дня без новых сообщений о зловещих научных открытиях в сфере разрушения окружающей среды. Не очень весело читать, что «в средних широтах Северного полушария средняя температура повышается со скоростью, эквивалентной продвижению на юг на 10 метров (30 футов) в день» – эта скорость «примерно в сто раз больше климатических изменений, зафиксированных за всю историю геологических наблюдений», а может, даже в тысячу раз больше, если верить данным других исследований [4] .

Не менее мрачной представляется и растущая угроза ядерной войны. Прекрасно информированный бывший министр обороны США Уильям Перри, которого уж точно нельзя назвать злым лжепророком, считает, что «вероятность ядерной катастрофы сегодня даже выше», чем во времена «холодной войны», когда избежать ядерного конфликта удалось лишь чудом. Между тем великие державы упрямо продолжают реализацию своих программ «национальной небезопасности», если воспользоваться уместной в данной ситуации фразой аналитика Мелвина Гудмана, долгое время работавшего в ЦРУ. Помимо прочего, Перри относится к числу тех, кто призывал президента Обаму «уничтожить новую крылатую ракету», оружие с усовершенствованной системой наведения на цель, способное подтолкнуть к «ограниченному ядерному конфликту», ведущему к глобальной катастрофе. Что еще хуже, эта новая ракета выпускается в двух вариантах – с ядерной и обычной боеголовками, – поэтому враг, подвергшийся нападению, может заподозрить худшее и дать непропорциональный ответ, тем самым спровоцировав ядерную войну. Но оснований надеяться, что разумным советам внемлют, очень и очень мало – запланированная Пентагоном программа модернизации систем ядерных вооружений движется полным ходом, а государства второго ряда предпринимают собственные шаги навстречу Армагеддону [5] .

Перед тем как размышлять об ответственности интеллектуалов, стоит прояснить, кого мы имеем в виду. Концепция «интеллектуалов» в современном смысле этого слова приобрела известность после выхода в 1898 году «Манифеста интеллектуалов», подготовленного дрейфусарами. Вдохновившись открытым письмом протеста Эмиля Золя французскому президенту, они осудили как ложное обвинение артиллерийского офицера Альфреда Дрейфуса в предательстве; критике также подверглось последующее сокрытие военными фактов по этому делу.

Позиция дрейфусаров представляет интеллектуалов поборниками справедливости, честно и смело бросающими вызов власти. Однако в те времена их вряд ли воспринимали подобным образом. Будучи в меньшинстве, дрейфусары подверглись острой критике со стороны господствующей интеллектуальной элиты и, в частности, выдающихся представителей «Французской академии, упорно осуждающих протестантов», как пишет социолог Стивен Льюке. Для Мориса Барреса – романиста, политика и лидера противников дрейфусаров – они были «анархистами с лекторской кафедры». В глазах другого академика, Фердинанда Брюнетьера, само слово «интеллектуал» означало «одну из самых смешных нелепостей нашего времени – я имею в виду претензии на возвышение писателей, ученых, преподавателей и филологов до ранга суперменов», осмеливающихся «считать наших генералов идиотами, наши общественные институты – абсурдом, а наши традиции – тлетворностью» [6] .