Государство и деньги. Как государство завладело денежной системой общества

Rothbard Murray

Второй вариант — введение евро в качестве параллельной валюты. Он исходит из постулата о том, что для каждой валюты существует естественная «валютная зона». Хотя с точки зрения теории этот постулат трудно или вовсе нельзя доказать, можно было бы провести эксперимент, предоставив гражданам европейских стран свободный выбор между национальной валютой и евро. Если у единой европейской валюты, и правда, есть преимущества по сравнению с национальными валютами, то она их вытеснит; при этом выбор сделает непосредственно рынок, а не группа бюрократов, принимающих решения в зависимости от собственных представлений о потребностях рынка.

Отдельные экономисты предлагали ввести евро в качестве параллельной валюты, просто напечатав

бумажки с соответствующей надписью. Они недооценили трудности, связанные с введением в обращение подобных бумажек. Какое-либо благо можно сделать средством обмена (иначе говоря, деньгами) только в том случае, если оно уже обменивается на рынке. Только таким образом участники рынка могут определить, какова его покупательная способность. Например, если я предложу продавцу автомобилей в обмен на автомобиль бумажку с надписью «три хюльсмана», обмен скорее всего не состоится, потому что продавцу не известно ничего о том, на что он может обменять эту бумажку. Совершенно то же самое произойдет с бумажкой, на которой будет написано «один евро».

Есть только два разумных способа обеспечить параллельное хождение евро. Можно было бы разрешить принимать одну или несколько национальных валют по всей Европе. Таким общеевропейским средством обмена могла бы стать марка, которую уже охотно принимают во многих европейских странах. Но этот вариант даже не мог рассматриваться из-за соображений чисто политического характера: мысль о том, что их сограждане будут пользоваться марками вместо франков и фунтов, была невыносима для британских и французских политиков.

Таким образом, оставалась только одна возможность — использовать в качестве общеевропейского средства обмена произвольное благо. Иначе говоря, можно было бы предоставить самим гражданам право выбирать, что они будут использовать в своих обменах. Чтобы представить себе последствия такого шага, не требуется большого воображения. Свобода выбора денег привела бы к росту использования металлических монет. Золотые, медные и серебряные монеты стали бы свободно ходить на рынке, как это было в начале века. Однако политические элиты не могли сделать такого выбора, ведь именно благодаря их усилиям металлические деньги были выведены из оборота. Отказ от золотого стандарта и переход на необеспеченные бумажные деньги дал элитам возможность захватить контроль над перераспределением денежных потоков и использовать его по своему усмотрению.

Пусть вариант, предполагающий свободный рынок денег, был отвергнут политическими элитами: его все же не стоит сбрасывать со счетов. В отличие от варианта параллельного введения евро и т. п. он всегда актуален. Дело в том, что, для того чтобы создать свободный рынок денег, достаточно всего лишь снять ограничения, а чтобы вернуть в обращение золотые и серебряные монеты, — достаточно разрешить их употребление в качестве средства платежа и отменить существующие сейчас налоги, связанные с использованием монет из драгоценных металлов (в частности, НДС). Такая реформа может быть общеевропейской, она может быть проведена в одной отдельно взятой стране, на региональном или муниципальном уровне. Иначе говоря, свободный рынок денег можно создать на любом пространстве — для этого нужны только воля и решимость.

8. Американская инфляция и бум на фондовом рынке (1982–2001 гг.)

До сих пор мы говорили исключительно о Европе по вполне понятным причинам: для немцев это ближе всего. Однако кризисы последнего времени связаны, в первую очередь, с поведением американских денежных властей, иначе говоря, Федеральной резервной системы (ФРС).

ФРС была создана в 1913 г. по инициативе влиятельных банкиров (Дж. П. Моргана, Рокфеллера, банкирского дома «Кун, Леб и К⁰»). С этого времени ведется отсчет того, что можно назвать «американской культурой инфляции». Именно американская инфляция, которая продолжается вот уже почти 90 лет, является источником мировых экономических кризисов невиданного ранее масштаба (например, Великой депрессии 1929–1931 гг., или кризиса, наступившего после краха Бреттон-Вудской системы) [55] .

55

См. блестящие работы Мюррея Ротбарда: Rothbard M. Wall Street: Banks and American Foreign Policy. Auburn, Ala.: Mises Institute, 1995; Rothbard M. The Case against the Fed. Auburn, Ala.: Mises Institute, 1994.

После Бреттон-Вудса некоторое время казалось, что блестяще проанализированная Ротбардом взаимосвязь государственной денежной политики и экономических кризисов разорвана. По мнению многих экономистов, задачи ФРС после краха Бреттон-Вудской системы сильно упростились. Инфляция выражалась либо в обесценивании доллара на внутреннем рынке (т. е. в росте цен), либо в снижении курса доллара на валютном рынке. Единственное, чем в этой ситуации могла заниматься ФРС, — это решать, до какой степени она хочет обесценить доллар.

В реальности, как и во всех централизованных экономиках, попытки финансового планирования столкнулись с неожиданными и непреодолимыми преградами. По ряду причин, которые мы рассмотрим позже, сильная инфляция 80-90-х годов не сразу сказалась на курсе доллара. Сначала она привела к экономически неоправданному росту фондового рынка (эффект «мыльного пузыря»), с одной стороны, и цепочке региональных экономических кризисов (в Юго-Восточной Азии, России и Южной Америке) — с другой.

Не надо быть гениальным экономистом, чтобы предсказать печальный финал нынешнего этапа развития мировой денежной системы. Эта система, как и многие другие явления, порождаемые инфляцией, нежизнеспособна. Недавние кризисы в Юго-Восточной Азии, России и Латинской Америке — это лишь слабый намек на то, что произойдет в момент ее неизбежного краха.

В течение последних 20 лет происходил непрерывный рост биржевых котировок. При этом стоимость акций предприятия абсолютно никак не была связана с его реальным финансовым положением. В норме между стоимостью акций предприятия и его рентабельностью должна существовать тесная связь. Проиллюстрируем специфику этой связи на простом примере. Если станок используется для производства деталей, то он не может стоить дороже, чем все произведенные им детали. Точно так же стоимость предприятия в принципе не может быть больше, чем та прибыль, которая ожидается от продажи его продукции. Поэтому биржевая стоимость предприятия не должна превышать его потенциальной совокупной прибыли. Цена акции как раз и должна устанавливаться исходя из оценки будущей прибыли. Мы предполагаем, что предприятие получит в следующем году такую-то прибыль, через год — такую-то и т. п., затем, исходя из наших представлений, вычисляем его совокупную прибыль. Эта цифра является ориентировочной оценкой биржевой стоимости предприятия. Чтобы вычислить цену одной акции, нужно разделить стоимость предприятия на число акций, находящихся в обращении.

Сплошь и рядом случается, что стоимость акции оценивается неверно. Дело в том, что курс акции не основан на реальной прибыли предприятия; акция всегда либо переоценена, либо недооценена. Собственно, проблема не в том, что акции стоят дорого, а в том, что их стоимость совершенно оторвалась от реальных финансовых показателей предприятий. В том, что курс акций растет, разумеется, нет ничего ужасного, потому что, когда новые деньги равномерно распределяются по всей экономике, начинается постепенный рост цен, прибылей предприятий и в итоге курса акций. В этих условиях повышение цен на акции не является тревожным симптомом — оно всего-навсего отражает обесценивание денег.