Государство инков. Слава и смерть сыновей солнца
Шрифт:
А вот заключительная сцена – последний акт последнего действия «Ольянтая». В этом акте по воле нового Инки – Тупака Юпанки возлюбленные наконец встречаются, и пьеса завершается счастливым и оптимистичным концом. Помимо прислуги, на сцене находятся: новый владыка, помилованный Ольянтай, принцесса Куси Койлюр, Верховный жрец империи, а также девушка Има Сумак:
Куси Койлюр: Ах, Ольянтай, на долгие десять лет Судьба нас разлучила. Но вот мы снова находим друг друга. Мы соединяемся для того, чтобы жить вместе. Юпанки дал нам радость вместо скорби. Пусть здравствует могущественный Инка, Пусть расцветает новая жизнь, Многая,(Служители одевают на Куси Койлюр торжественное одеяние.)
Тупак Юпанки:
Ольянтай, вот тебе твоя жена, Женой твоей она будет теперь, А ты, Има Сумак, приди в мои объятия, Пусть узы нежности охватят тебя, Ведь ты – родное дитя Смеющейся Звезды.Ольянтай:
Великий Инка, ты наша защита, Рукой своей ты преграждаешь путь печали. Счастье ты даешь каждому из нас.Тупак Юпанки:
Так не грустите же, Пусть вас озаряет любовь в вашей совместной жизни, Теперь (Ольянтаю.)твоя жена в твоих объятиях. Отныне живите в радости!На этом народная драма «Апу-Ольянтай» заканчивается.
XX. Девушка по имени Яичко
«Апу-Ольянтай», или же «Ольянтай», – самое значительное драматургическое произведение, которое когда-либо создавалось американскими индейцами. Точнее говоря, самое значительное из известных нам произведений. Правда, в последнее время в индейских селениях, особенно в Боливии, появляются и другие пьесы, а также небольшие драматургические произведения, написанные на языке кечуа. Они представляют собой современную адаптацию текстов более ранних индейских драм, написанных на кечуа и сохранившихся в устной фиксации, например «Трагедия о смерти Инки Атауальпы». На протяжении десятков лет эту пьесу регулярно ставят в кечуанском селении Ама-Ранчо близ боливийской Кочабамбы. Можно назвать и другую ныне известную драму на языке кечуа – «Утка Паукар», текст которой в Боливии записал бельгийский этнолог Эдгар Эрналстеенсен. Число подобных примеров можно было бы увеличить.
Тем не менее «Ольянтай» по-прежнему занимает исключительное место среди драм и фрашек, написанных на кечуанском языке, а также тех отдельных отрывков, которые собиратели постепенно обнаруживают в индейских селениях. Это не только самое выдающееся произведение индейской драматургии, но и самое значительное, самое большое литературное произведение, написанное на языке кечуа.
Примечательно, что имена героев этого произведения в большинстве случаев имеют точные эквиваленты в кечуа. Правда, нам неизвестно, как можно перевести на кечуанский язык имя главного героя Ольянтая, неясно нам и его происхождение. Имена же остальных действующих лиц легко поддаются переводу, достаточно лишь взять в руки словарь языка кечуа. Так, имя принцессы Куси Койлюр значит «смеющаяся звезда», имя слуги Ольянтая Пики Чаки значит «легконогий», имя упомянутого вероломного полководца Руминьяуи примерно означает «каменный глаз» и т. п.
В качестве личных имен индейцы Тауантинсуйу обычно выбирали названия окружавших их вещей и предметов. Например, мужчины, считавшиеся от природы тщеславными (в особенности представители элиты), получали имена, которые в языке кечуа обозначали особые качества характера. Так, слово «капак», представленное уже в имени первого Инки, значит «богатый», «знатный», «синчи» – «сильный», «титу» – «вольный», «свободный», «юпанки» – «уважаемый». Иногда в качестве имени человека выбиралось название животного, внешность которого, по мнению древних перуанцев, совпадала с чертами лица или характера человека. К примеру, имя Гуаман (в частности, уже упоминавшийся выше хронист Гуаман Пома) означает «ястреб». В некоторых случаях использовалось в переносном значении и название какой-нибудь хищной птицы: Контор соотносится, конечно, с «кондор». Весьма распространенное имя Амару
Знатные вельможи империи нередко имели сложные имена, состоящие из двух слов. Так, например, мужчина-аристократ мог называться Синчи Амару, что буквально означает «сильная змея». Простой народ, как правило, довольствовался одним-единственным именем. Выше речь все время шла о мужских именах. Что же касается женщин, то они могли носить такие имена, как «лист коки», («кока») или же, как принцесса из драмы, Койлюр, то есть «смеющаяся звезда», «звездочка» или же, наконец, Ронто, что буквально означает «яичко».
Остановимся на девушке по имени Яичко и попробуем установить, когда и при каких обстоятельствах она получила свое имя. Взятая нами для примера Ронто, как и все остальные жители Тауантинсуйу, в своей жизни проходила через три периода: период вообще без всякого имени, период первого имени и период имени окончательного.
Безымянный период продолжался примерно два года: с момента рождения ребенка вплоть до инкских «крестин», называвшихся «рутучикой», что буквально означает «пострижение волос». На важный обряд пострижения собирались все близкие и дальние родственники семьи, в которой жил ребенок, остававшийся до сих пор безымянным. Во время «рутучикой» члены семьи выпивали много чичи и танцевали до упаду. Потом старейший среди дядьев безымянного ребенка остригал ему ногти и отрезал локон волос. Вот почему и весь обряд назывался «пострижение волос». Ногти и локон, состриженные во время большого торжества, прятали и тщательно сохраняли как ценную семейную реликвию, как, например, фотографию или же свечу в период крестин в Европе.
Кум, то есть тот, кто подстригал ребенку волосы и ногти, давал ему взамен различные ценные подарки: украшения, шерсть. Он же давал младенцу и то, чего ему очень недоставало: первое имя. Нашей девушке, которая в будущем станет называться Ронто, теперь могли дать имя Окльо – «чистая», «девственно невинная».
Впрочем, первое имя не было постоянным. Свое второе имя она получала ко времени начала первых месячных. По этому поводу устраивался очередной семейный обряд, обряд созревания (на языке кечуа «кикучикой»). В самом его начале – в течение первых двух дней месячных – Окльо вообще не должна была ничего есть и пить. На третий день ей разрешали поесть лишь немного кукурузы. На четвертый день и для нее наступал праздник. Мать умывала, причесывала девочку, одевала на нее новую одежду, обувала новые сандалии и выводила к остальным членам семьи. И опять все начинали пить чичу, и опять продолжались веселые танцы. И вновь в заключение празднества самый главный из дядьев дарил девушке серебро, шерсть и… новое – на этот раз уже окончательное – имя. Со вторым именем девушка вступала в жизнь. Старое же имя «отодвигалось» на второй план и вскоре забывалось.
Так же как и девочки, через три периода проходили и мальчики. И они первые два года жили без имени. До церемонии зрелости они пользовались первым именем, а уже после ее завершения они получали другое, окончательное. Правда, мужчины зачастую имели и прозвища. Так, например, имя самого последнего легального Инки до начала конкисты – Уаскара, – по сути дела, было его прозвищем. На самом деле Уаскар во время обряда зрелости, то есть в ходе «окончательного крещения», получил иное имя.
Обряд зрелости юношей отмечался с большей помпой и более публично, чем праздник девушек. Особенно торжественно отмечалась зрелость сыновей в знатных семьях. Обряд присвоения второго имени мужчине у жителей империи назывался «уарачикой». Если девичья зрелость, то есть первые месячные, отмечалась главным образом в семейном кругу, в родном доме, то «уарачикой» праздновался публично. Кроме того, праздник зрелости мальчиков связывали с религиозными верованиями «сыновей Солнца», с легендами об их происхождении. Патроном обряда «уарачикой» являлся младший брат легендарного основателя империи, первого Инки Манко Капака, – Айяр Учу.
Согласно легенде, Манко Капак, беседуя со своим братом на горе Уанакуари, что возвышается вблизи Куско, поручил ему надзор за подрастающим поколением. Именно поэтому жители Тауантинсуйу с глубоким пиететом относились к этому месту, равно как и к другим местам, связанным с легендами об основателе империи инков.
Вот почему второй цикл церемоний, входящих в обряд «уарачикой», для знатных кусканских юношей начинался с паломничества на гору Уанакуари. Там «кандидаты на зрелость» обращались к местной уаке – священному камню, в который будто бы превратился Айяр Учу, – с просьбой, чтобы он разрешил им принять участие в обряде. Наряду с этой просьбой юноши передавали жрецам, опекавшим уаку, молодую ламу. Жрецы забивали животное, а потом его кровью проводили на лице мальчика красную линию, которая должна была символизировать собой разрешение уаки на участие кандидата в готовящейся церемонии «уарачикой».