Государство наций: Империя и национальное строительство в эпоху Ленина и Сталина

Коллектив авторов

На основе своего опыта в Грузии Сталин утверждал, что грузинский национализм также характеризовался великодержавной эксплуатацией осетинского и абхазского меньшинств ^{208} . Сталин всегда сочетал выпады против великорусского шовинизма с дополнительными выпадами против меньшей угрозы местного национализма ^{209} . [25] Такая разница в акцентах была очевидна также в ленинской и сталинской терминологии. Ленин обычно называл русский национализм великодержавным шовинизмом, а Сталин предпочитал термин «великорусский шовинизм». Но, несмотря на такие различия, Сталин неотступно поддерживал «принцип главной опасности».

25

Такая тенденция привела к тому, что украинский национал-коммунист Мыкола Скрыпник обрушился на вечную «двойную бухгалтерию» Сталина: С. 572.

Точка пересечения национальной и внешней политики была четвертым фактором, влияющим на формирование «империи положительной деятельности».

Уже в ноябре 1917 г. Ленин и Сталин издали обращение «Ко всем трудящимся мусульманам России и Востока», в котором обещали покончить с имперской эксплуатацией в бывшей Российской империи и призывали мусульман за пределами России свергнуть колониальных хозяев ^{210} . Такая связь задач внутригосударственной национальной политики и внешней политики на Востоке была вполне типична в годы Гражданской войны ^{211} . После того как по договору 1921 г. с Польшей миллионы украинцев и белорусов остались в Польше, внимание Советов переключилось на запад. Теперь западная граница Советского Союза проходила по этнографической территории финнов, белорусов, украинцев и румын. Хотелось надеяться, что нарочито великодушное отношение к этим национальностям в Советском Союзе привлечет внимание их этнических собратьев в Польше, Финляндии и Румынии. Возможная аннексия большого украинского населения Польши была важнейшей задачей этой стратегии. Но следовало бы подчеркнуть, что такая цель внешней политики никогда не была главной мотивацией советской национальной политики [26] . Ее считали благом проводимой в государстве политики, используемым для воздействия на интенсивность ее осуществления в ненадежных регионах, но не содержанием собственно политики ^{212} .

26

Большевики, настроенные против империи положительной деятельности, нередко истолковывали ее не более чем внешнеполитическую уловку. См.: Тайны национальной политики. С. 79, 221.

Представленный здесь анализ национализма подразумевал, что Советское государство оказывает поддержку нерусским национальностям, но он еще не конкретизировал, что именно должно войти в эту позитивную национальную политику. Как поддерживать национальное сознание, если одновременно не поощрять национализм? И как построить унитарное государство, потенциально поощряя самобытные субнациональности? Рассуждения, ведущие от теории к практике, можно коротко представить так. Национализм — это маскирующая идеология, которая ведет к выражению законных классовых интересов не в виде социалистического движения того или иного класса, но, скорее, в форме надклассового национального движения. Национальная идентичность — не основное перманентное качество, но неизбежный побочный продукт современного капитализма и зарождающегося социалистического мира, который надо пройти, прежде чем наступит зрелый интернациональный социалистический мир.

Поскольку национальная идентичность — реальное явление современного мира, национализм угнетенных нерусских народов не только маскировал классовый протест, но и узаконивал национальные претензии к агрессивному великодержавному шовинизму господствующей русской национальности. Поэтому ни национализм, ни национальную идентичность невозможно однозначно осуждать как реакционные. Некоторые национальные притязания, ограниченные миром национальной формы, действительно легитимны и их следует удовлетворить, чтобы разрушить надклассовую национальную связь. Такая политика ускорит разделение общества на классы и, таким образом, позволит партии получить поддержку нерусского пролетариата и крестьянства для решения своих социалистических задач. Национализм будет обезврежен, если разрешить создание различных форм статуса нации.

Авторитетное изложение того, какие формы статуса нации следует поддерживать, было наконец представлено в резолюциях, принятых на XII съезде партии в апреле 1923 г. и на специальной конференции ЦК по национальной политике в июне 1923 г. ^{213} Эти две резолюции вкупе с речами Сталина в их поддержку стали классическими большевистскими документами в защиту национальной политики и остались таковыми на протяжении всей сталинской эпохи ^{214} . До июня 1923 г. национальная политика неоднократно обсуждалась на важных партийных собраниях. После принятия этих решений публичные дебаты прекратились [27] . Резолюции 1923 г. подтверждали, что Советское государство будет всячески поддерживать те формы статуса нации, которые не противоречат унитарному государству, а именно — национальные территории, национальные языки, национальные элиты и национальные культуры.

27

Как уже говорилось, национальная политика обсуждалась на партийных съездах 1917, 1919, 1921 и 1923 гг. После июня 1923 г. содержание национальной политики больше не обсуждалось в высших партийных органах, за одним исключением: Комиссия Политбюро по делам РСФСР в 1926–1927 гг. Об этой комиссии см.: Martin. The Russification of the RSFSR. Обсуждались вопросы осуществления, но тем не менее с 1924 по 1938 г. национальная политика так и не вошла в повестку дня на съезде партии и только дважды была пунктом повестки дня на Пленуме ЦК: в 1924 г. об определении национальных границ Средней Азии и в 1937 г. об изучении русского языка. РГАСПИ 17/2/153(1924): 123–132; 17/2/628(1937): 120–123.

К июню 1923 г. для большинства советских национальностей уже сформировались национальные территории [28] . В резолюциях 1923 г. вновь подтверждалось их существование и осуждались любые планы их отмены ^{215} . Впрочем, все еще оставалась проблема территориально разобщенных национальных меньшинств. Советская политика не допускала их ассимиляции.

Она также выступала против австро-марксистского

решения экстратерриториальной национально-культурной автономии, благодаря которой разобщенные национальные меньшинства получили бы определенные экстратерриториальные права вести свои собственные культурные дела ^{216} . Считалось, что в обоих случаях может усилиться национализм и обостриться этнический конфликт. Решение, принятое большевиками в середине 1920-х гг., было, что характерно, радикальным. Их национально-территориальная система распространялась на все меньшие национальные территории (национальные районы, сельсоветы, колхозы), пока она незаметно не слилась с личной национальностью каждого советского гражданина. В итоге образовалась грандиозная пирамида из национальных советов, состоящих из тысяч национальных территорий разного масштаба ^{217} .

28

К июню 1923 г. имелось уже две федеративные республики, пять союзных республик, двенадцать автономных республик и одиннадцать автономных областей. Определение границ в Средней Азии в 1924 г. должно было завершить процесс формирования национальных территорий. Общее представление о формировании национальных территорий в этот период можно получить из издания: Жизнь национальностей. 1923. № 1; см. также: Smith. The Bolsheviks and the National Question. P. 29–107. Лучшим исследованием по территориализации является статья Дэниэла Э. Шейфера в данном сборнике и его диссертация: Shafer D. E. Building Nations and Building States: The Tatar-Bashkir Question in Revolutionary Russia, 1917–1920. University of Michigan, 1995 (Ph.D. diss.).

Резолюции 1923 г. сосредоточивались прежде всего на двойной политике развития национальных языков и создания национальных элит. На каждой национальной территории язык главной национальности являлся официальным государственным языком. Предстояла подготовка национальных элит и их продвижение на руководящие посты в партии, правительстве, промышленности и школах каждой национальной территории. И хотя такая политика была провозглашена уже в 1920 г. и официально санкционирована на съезде партии в 1921 г., для ее осуществления на практике еще ничего не было сделано^{218}. Два декрета 1923 г. требовали немедленных действий. Эти две политики вскоре получили название коренизации и стали ядром советской национальной политики.

Понятие «коренизация» не является производным непосредственно от слова «корень», а от прилагательного «коренной», используемого в словосочетании «коренной народ». Слово «коренизация» появилось в рамках большевистской риторики, которая систематически благоприятствовала притязаниям на превосходство коренных народов, получивших независимость, над «пришлыми элементами». Впрочем, в 1923 г. понятие «коренизации» еще не было в ходу. Предпочтение оказывалось термину «национализация», в котором подчеркивалась перспектива национального строительства^{219}. Этот акцент прозвучал и в национальных республиках, где политика просто называлась по коренной национальности: украинизация, узбекизация, ойротизация (ойроты — старое название алтайцев. — Примеч. пер.). Термин «коренизация» возник позже; его ввела центральная бюрократия, проводившая национальную политику; бюрократия служила прежде всего экстратерриториальным национальным меньшинствам и потому предпочитала термин, обозначавший все коренные народы, а не только коренное население республик. «Коренизация» постепенно стала предпочтительным термином, характерным для этой политики, но следует отметить, что Сталин всегда использовал термин «национализация»^{220}.

В решениях 1923 г. коренизация выступала как самый неотложный пункт в повестке дня советской национальной политики. В духе психологической интерпретации национализма Лениным и Сталиным подчеркивались положительные воздействия коренизации. Она сделала бы Советскую власть родной, близкой, народной, понятной^{221}. Она обратилась бы к позитивным психологическим нуждам национализма, чтобы «[нерусские] массы увидели, что Советская власть и ее органы есть дело их собственных усилий, олицетворение их чаяний»^{222}. Она точно так же устранила бы негативное психологическое беспокойство в связи с восприятием иноземного закона: «Советская власть, до последнего времени [апрель 1923 г.] являвшаяся властью русской, станет властью не только русской, но междунациональной, родной для крестьян ранее угнетенных национальностей»^{223}. Родные языки сделали бы Советскую власть постижимой. Родные кадры, которым был понятен «быт, нравы, обычаи местного населения» сделали бы Советскую власть коренной, а не навязываемой извне Русской империей^{224}.

Наконец, решения 1923 г. также подтвердили признание партией самобытных национальных культур и обещали центральную государственную поддержку для их максимального развития ^{225} . Известно высказывание Сталина о национальных культурах как «национальных по форме, социалистических по содержанию», но он так и не разъяснил, что это значит ^{226} . [29] Неясность была намеренной, поскольку планы большевиков на социальное преобразование страны не допускали никаких основательных самобытных религиозных, правовых, идеологических или связанных с обычаями особенностей ^{227} . Толкование, которое лучше всего соответствует смыслу сталинской «национальной культуры», — это «национальная идентичность» или «символическая этничность» ^{228} .

29

Изначально сталинская формулировка звучала так: «пролетарская по содержанию». Похоже, что изменение в сторону канонической «социалистическая по содержанию» произошло после того, как Сталин произнес ее в июне 1930 г. на партийном съезде: Марксизм. С. 194.