Готова на все
Шрифт:
– Она б еще сало на мацу положила, был бы бутерброд сильно неортодоксальной еврейки, - мрачно предложил один из мальчишек.
Сраженная общественным порицанием, Ривка сунула бутерброд в рюкзак, потом не выдержала, вытащила снова и воровато куснула.
– Кто-то мечтал к поступлению похудеть… - откинувшись на спинку стула и внимательно разглядывая потолок, сообщила Даша. Строгий, под горлышко белый свитер туго натянулся на высокой груди. В разрезе длинной, до пят, черной юбки прорисовалась ножка, которую бульварные романисты назвали бы точеной.
Эля поглядела на заворожено пялящихся в разрез
– Изя, будь любезен, домашнее задание… Изяслав! Ты меня слышишь?
– Да, Элина Александровна, сейчас… - и он по локоть засунул обе руки в рюкзак, разыскивая тетрадь. В рюкзаке что-то шуршало, гремело, перекатывалось и кажется даже тоненько голодно попискивало.
– Почему на прошлое занятие никто не соизволил явится? – дожидаясь исхода археологических изысканий, грозно поинтересовалась Эля.
– Так Ханука же! – лукаво склонив русую голову к плечу, сообщил Марат. – Мы с родителями на рождественские каникулы уезжали.
Ага, вот-вот, Ханука на рождественские, очень типично. Ладно еще Степанова, но Эля была более чем уверена, что остальные воспринимают Хануку примерно как ее прочие ученики – Троицу. Религиозный аспект их не волновал, зато лишний выходной – всегда вещь! Короче, до Троицы им была та Ханука.
– А вступительные по физике за вас бог будет сдавать или все-таки Пушкин? – ворчливо поинтересовалась Эля. Последнее время она ловила себя на том, что терпеть не может любые праздники. А особенно нетерпимо относится к праздничным поездкам своих учеников, из-за которых будущие абитуриенты пропускали занятия. Нет занятий – нет оплаты, и Эля не могла избавиться от ощущения, что деньги на путешествия родители учеников вынимают непосредственно из ее кармана.
Изя-Изяслав поднял от рюкзака несчастную мордашку потерявшегося дитяти:
– Тетрадки нету, Элина Александровна! Наверное, у мамы в сумке осталась. Вы там наверху среди «животных танцюристок» моей мамы не видели?
С трудом припомнив, что в числе увешанных побрякушками танцовщиц и впрямь мелькала монументальная фигура Изиной мамаши – с ее животом только восточными танцами и заниматься, он и без хозяйки, отдельно спляшет! – Эля кивнула.
– Так я сбегаю… - подорвался Изька.
– Сидеть! – рявкнула Эля так, что бормотание самодеятельных поэтов в зале испуганно сбилось, из-за стеллажа выглянула недоумевающая библиотекарша, – Знаю я тебя – там застрянешь и будешь на отплясывающих гурий пялится. – понизив голос, сказала Эля, - После занятия принесешь. У кого есть, открыли тетради, а этому несостоявшемуся шейху дайте листочек.
Хихикающая компания зашелестела страницами, а из-за стеллажей снова выскочила библиотекарша. Вслед ей тонкий женский голос пафосно завывал:
…За мир! Шалом! Лехаим иде!
Сплочен в едино Торою народ.
Пусть светит нам Звезда Давида
В салюте звезд космических высот!
– Можно у вас попросить политического убежища? – умирающим голосом сказала библиотекарша.
– Основания? – строго
– Как пострадавшая от поэтического иудаизма, - пробормотала Эля, перелистывая распечатку экзаменационных тестов.
– Не понимаю, зачем вы вообще им разрешаете… - неожиданно возмущенно накинулась Даша на библиотекаршу, - Тора – не эта… как там она у них называлась… не программа Коммунистической партии! У этих старичков иудаизм теперь вместо строительства коммунизма!
– Ну и пусть… - тихо обронила Эля, - От Торы не убудет, а старичкам легче. На весь наш город здесь, в общине, единственное место, где ими вообще интересуются, у них тут общение. Другие пенсионеры, между прочим, ради этого по митингам шатаются. Пусть уж лучше стихи пишут.
– Пусть, - кивнула библиотекарша и прагматично добавила, - У нас гость из Штатов сидит, от фонда, который нас финансирует. Что они несут, он, слава богу, не понимает, а впечатление произведут.
– Гость из Штатов от фонда, - медленно и раздельно повторила Эля, чувствуя, как хорошее настроение бесследно тает, пропадает, заменяясь привычной тоской в сочетании с нарастающей злобой, - Сидит, значит. И ничего не понимает? А ну-ка я посмотрю, что за гость! – она сорвалась с места.
– Эля! Эль, ты куда? – окликнула ее перепуганная библиотекарша, но Элю уже было не удержать. Она выскочила из-за стеллажей и самым натуральным образом зарычала, как рычит сторожевая псина, завидевшая на дворе чужака.
Отгородившись пустыми рядами стульев от внимающих самопальной поэзии бабушек, в конце зала восседал молодой загорелый мужик в твидовом английском пиджаке. Темноволосую голову прикрывала элегантная шелковая кипа.
Звонко молотя каблуками сапог, Эля решительно двинулась к нему через зал. Темноволосый поднял голову и увидев Элю, просиял приветственной улыбкой на тридцать два зуба.
Разлыбился, гад! Эля грозно нависа над ним:
– What are you doing here?*
Очередной чтец-декламатор у микрофона недоуменно смолк – слушательницы, мгновенно позабыв о высокой поэзии, дружно переключились на разгорающейся скандал.
Бен Цви поднялся навстречу Элине. Выглядел он при этом даже не как живой человек, а как картинка респектабельного американистого мачо еврейского происхождения, сбежавшая из глянцевого мужского журнала.
– Что может делать еврей в еврейской общине? – со своими поставленным гарвардским произношением спросил он.
– Во всяком случае, не отвечать вопросом на вопрос! – рявкнула Эля, задирая голову. Вымахал на две головы выше Эли, гомункулус хренов! Чисто куст – его обрезали, он в рост пошел, – Вы сядьте, нечего торчать посреди зала!
– Я не могу сидеть, когда женщина стоит, - явно растерявшийся перед ее напором пробормотал он.
– Ничего, мне так удобнее смотреть на вас сверху вниз!
– Элька, ты чего орешь?! – дергая Элю за свитер, страшным шепотом зашипел ей в ухо библиотекарша, - На денежных американцев нельзя кричать…
– Они от этого нервничают и доиться перестают! – закончила за нее Эля. Она понимала, что надо бы замолчать, но неконтролируемое бешенство несло ее, не позволяя остановится, - Ничего, ты не волнуйся, он для этого сюда и приехал!