Готовься к войне
Шрифт:
– Что, не понял?! Уйди с глаз моих! Не желаю тебя видеть, никогда, ясно?
Мальчишка-мойщик, тощий азиат в насквозь мокрой фуфайке, возмущенно поднял густые брови. Человеку ислама трудно понять московских баб, способных громко бранить мужчину на людях.
– И больше у меня не появляйся!
– азартно продолжала Маруся.
– А появишься - пинками выгоню! Ты сам себя проклял! Помрешь один, никому не нужный! Дикарь, животное, урод пещерный, от тебя никому никакой пользы нет! Лучше б ты разбился вместо друга своего! И чтоб год провалялся без движения! В гипсе, с ног до головы!
Положить это на музыку - получится хороший нервный блюз, подумал банкир. В миноре. С аскетическими барабанами и мягкой, мудрой басовой партией. А между короткими куплетами - два или три мелодраматических фортепианных аккорда.
– Я тоже был рад тебя видеть, Маруся, - сказал он, кивнул прощально и двинулся к воротам.
Нырнул в сырой полумрак. Из глубины слышался рык Фокина - витиеватый мат, переложенный уголовным жаргоном рубежа восьмидесятых-девяностых. Утопающую в хлопьях пены машину обрабатывали в восемь рук. Банкир засмотрелся. Физический труд, выполняемый споро, со знанием всех мелких, экономящих силы хитростей (а их достаточно даже в профессии землекопа) не может не завораживать. Особенно если наблюдатель - сам не бездельник.
– Быстрее!
– гремел толстяк, жестикулируя экономно, но предельно выразительно.
– Не надо, - сказал банкир.
– Не торопитесь, пацаны.
– Привет, - Фокин обтер о живот ладонь и протянул.
– Как ты сказал? «Не торопитесь»?
– Да.
– Заболел, что ли?
– Вроде нет.
– Тогда не ломай мне трудовой процесс.
Толстяк невзначай посмотрел на исцарапанный лоб Знаева.
– Как дела?
– Отлично, - грустно сказал банкир.
– Живу на всю катушку. Вчера побывал в аварии, сегодня - менты в офисе…
– Справишься или помочь чем?
– Справлюсь. Но деньги потеряю. Скажи, чтоб салон пылесосом почистили.
– Много денег?
– Неважно. И пусть полировку сделают.
– Когда деньги теряешь - это плохо.
– Мне все равно. Потерял, приобрел - неважно. Главное, чтобы машина была чистая. Очень чистая.
– Согласен, - кивнул Фока.
– Пойдем кофе попьем.
– Я не пью кофе…
В сырой конторе Знаев присел на стул, застеленный страницами, вырванными из интересного журнала, глаз уловил голые женские ноги, грудь с эрегированным соском, лицо - очень красивое, очень неинтересное. Вот Алиса, девочка с золотыми волосами, словно создана для глянцевой эротики, воплощение наивысшей сексуальности, однако работать хочет мозгами, а не задницей, упрямая, легкой дороги не ищет себе… Что же ты сделала со мной, зачем - вот так, вдруг, взять и спиной повернуться, сбежать в самый неподходящий момент, я ведь всего себя для тебя распахнул,
Ее надо вернуть, решил он. Любой ценой. За такую женщину полагается сражаться. Все войны - из-за женщин. Они сами нас подталкивают. Они мечтают, чтобы их завоевывали. Они желают влюбляться в воинов и поэтов, а не в менеджеров среднего звена.
– А я от них уже отвыкать начал, - осторожно сказал Фока.
Банкир вздрогнул.
– От кого?
– От ментов.
– Я тоже думал, что отвык.
– Не менжуйся, - посоветовал Фока.
– Ты не бандюган, не шпана, они тебя прессовать не станут. А если закроют - братва не даст пропасть…
– Учту.
Знаев прикинул, который час, и с удивлением понял, что внутренний хронометр не действует. Тоже явно последствия аварии, все-таки надо к врачу идти.
– Скажи, Фока, - спросил он, немного застеснявшись, - у тебя бывало так, что ты вчера был в шоколаде, а сегодня на нуле? Ты падал когда-нибудь? С высоты - вниз? В течение суток?
– Ха!
– Фока улыбнулся.
– Много раз. Это и есть жизнь. А ты, значит, на нуле? Упал с большой высоты?
– Мой друг разбился. Моя девчонка сбежала. В мою контору пришли с обыском.
– Друг жив?
– С утра был жив.
– Выберется. С божьей помощью… А девчонку новую найди.
– Я не хочу новую.
Фока усмехнулся, едва заметно, особенной, горько-циничной, снисходительно-презрительной усмешкой человека, некоторое количество лет наблюдавшего небо в клетку.
– «Хочу», «не хочу», - это не разговор.
– Ты прав.
– Разберешься потихоньку. Бабы - это… - толстяк развел руками.
– …в общем, ты понял. А обыск - дело житейское. Откупишься. На то и деньги, чтоб откупиться, когда хвост прищемят. Или у тебя в шкафу какой-нибудь парабеллум припрятан? А то чего посерьезней?
– Я человек мирный, - ответил Знаев.
– Вот мой парабеллум.
Он постучал пальцем по собственному лбу.
– Тем более.
Банкир некоторое время сидел молча. Отхлебывал горький чай из кружки с рисунком: берег, волны, чайки, пальма; вроде бы примитивно, а за душу берет. Отдохнуть, что ли, слетать?
– пролетело в голове. Какой, к черту, отдых, у меня же стройка. Гипермаркет. Оригинальный бренд. Концепция, не имеющая аналогов.
У меня банк. У меня дом. У меня сын. У меня книга и испанский язык. У меня подвал. Пятьсот человек хранят там свое золото. Пятьдесят мужчин и женщин работают на меня. Не считая чиновников, которые берут у меня деньги, и милиционеров, которые претендуют на то же самое.
Какие, бля, пальмы!
– Слушай, Фока, - задумчиво позвал он.
– Может, тебе пора развиваться?
– Ты про что?
– настороженно спросил толстяк.