Говори со мной по-итальянски. Книга 2
Шрифт:
– А что же ты делала? Что?
Волнистые, не до конца высохшие, волосы спадают мне на лоб, когда все же удается обрести свободу. Я отхожу назад, чтобы у Лукаса вновь не вышло сцапать меня.
– Ты написал Джо, что трахнул бы ее, «как следует»! – я заплакала еще отчаянней. – Снял бы это на камеру… – всхлипывая, опускаюсь на прикроватную тумбу, старинный светильник скользит по деревянной поверхности, встретившись с моей спиной. – Ты написал… что снял бы это на видео…
Лукас в два счета оказывается рядом и, согнувшись,
– Это просто сообщения. Я не собирался ничего из этого исполнять. – От Блэнкеншипа немного разит спиртным, но густой и благородный аромат парфюма все-таки доминирует. – Мы иногда переписываемся с Джорджи, но у меня ничего нет с ней. И быть не может. Все кончено. Ты внимательно читала? – он хмурится, издевательски вопрошая. – Я написал, что отправил бы потом видео Чарли, к которому она от меня ушла. Это несерьезные слова с моей стороны.
Я поднимаюсь на ноги, Лукас убирает руки. Принимаюсь ходить из одного угла в другой, как тигр в клетке. Накатывает нестерпимая волна боли, смывающая остатки здравого смысла, и тогда я сбрасываю с коричневого комода – напротив кровати – личный блокнот, туалетную воду Лукаса и его электрическую бритву. Флакон с духами попадает на плотный узорчатый ковер и благодаря этому остается целым.
Окна. Нужно открыть окна, иначе я задохнусь. Это не я – я с такой силой не умею ревновать. Вот что означает любовь? Душевные муки? Быть в кого-то влюбленным – значит непрестанно ревновать этого человека?
Схватившись за голову, подаюсь назад.
– Зачем ты ездил к Джорджине? – смаргивая слезы, я смотрю на него и стискиваю «намертво» кулаки.
– Ты знаешь, зачем, – заведя руки за голову, Лукас скрестил пальцы на затылке.
Он ходит туда-сюда по этой небольшой комнате, не желая на меня взглянуть.
– Зачем? – настаиваю я тверже.
Англичанин вспыхивает негодованием.
– Да потому что ей плохо было!
– Но она бывшая! Быв-ша-я, Лукас! – кричу, подойдя ближе. – Что, если я буду поступать так же, как и ты?
Скорее всего, не нарочно, но он ядовито ухмыляется, выдав с целью обидеть меня язвительным тоном:
– У тебя никого не было до меня.
Он подчеркивает важностью последнее слово, наконец, остановив глаза на мне. Понимание озаряет, и Лукас неспешно, чтобы не спугнуть, возвращает руки в прежнее положение.
– Ева…
Забыв о не подготовленном багаже, я проношусь мимо Блэнкеншипа в другую комнату, забираю с кровати свой телефон и мчусь к парадной двери. Сдергиваю куртку с вешалки, надеваю без промедления темно-коричневые тимберленды.
– Ну, я же правду сказал, – оправдывает себя Лукас, следуя за мной повсюду.
– Ты сказал это так, будто я никому не нужна, кроме тебя!
– Я погорячился, я не это имел в виду. – Он останавливает меня, когда я уже берусь за ручку двери. – Ева, постой же!
Я поднимаю голову, чтобы на него посмотреть и выслушать, что он собирается мне сказать. Во мне больше снисходительности, чем в нем. Лукас не может разрешить говорить кому-то, помимо себя, если зол.
– Да, мы с Маркусом, – ровным голосом начинаю, потому что Блэнкеншип не решается завести речь, – целовались. Два раза, – выставляю указательный и средний пальцы перед собой. – Теперь ты это знаешь. Но ничего больше не было, тебе ясно? Так получилось… Я не хотела… Я думала о тебе…
Он обрывает меня:
– Думала обо мне? – дерзкий, неуважительный смешок.
– Дай мне договорить, – облокотившись о дверь, я нахмуриваюсь и упираю одну ладонь в бедро.
Лукас вбирает воздух в себя носом и прячет ладони в карманах строгих брюк. Сощурившись, я по-своему рассуждаю:
– Ты выставляешь меня чудовищной…
И вновь он перебивает меня:
– Если ты еще не вычеркнула из головы нашу с Джо переписку, то имеешь полное представление, как я отношусь к изменам, – сухо и притупленно.
Я хочу что-то сказать, но лишь открываю рот первые две минуты, точно рыба, выброшенная на берег.
– Ч-что?.. Я не изменяла тебе!
– Сможешь доказать? – Лукас машет рукой в сторону, оставаясь хладнокровным. – Люди будут думать иначе. Ты понимаешь, как я опозорен?
Ахнув, я кидаюсь на него, ударяя руками по груди, будто бы сделанной из железа. Я его бью, мне кажется, так сильно, так больно и по-дьявольски, но Блэнкеншип, можно подумать, прирос к полу.
– А как опозорил меня ты?! Весь универ слышал, как ты усомнился во мне!
Лукас сохраняет невозмутимость, наклоняет голову, хрипит:
– И это происходит снова.
Возобновив серию ударов, воображаю Блэнкеншипа боксерской грушей. От рыданий горло свело судорогой. Я плачу от обиды, от усталости, от холодности Лукаса. Это все навалилось. Моя сказка обернулась кошмаром. Счастливая мелодрама стала фильмом ужасов. Я рыдаю взахлеб, потому что мне нелегко смириться с этим.
Бить Лукаса снова и снова, чтобы остудить пыл…
Он неожиданно прихватывает мои запястья и кончает со всем. Я трясусь, потому что он меня довел.
– Почему ты забываешь о том, что ты сделал со мной? Это не настолько важно, потому что я – никто?
Британец изнуренно вздыхает.
– Что за бред?..
– Так сказала Валерия на вечеринке. И она же отправила мне sms сегодня, напомнив, что я…
Лукас прерывает меня на полуслове:
– Хватит! Кого ты слушаешь? Да кто она такая?! – возмущается Блэнкеншип.
Его руки уже меня не держат, но мне зачем-то хочется обратного.
– А кто я такая? – едва успокоившись, смеюсь ему в лицо и вытираю свое – мокрое.