Говорит и показывает. Книга 2
Шрифт:
Я засмеялась, а она уже испарилась, чтобы появиться через несколько минут уже с несколькими платьями.
Уже первое было чудесно: пышная юбка, отделанная шитьём по подолу, до середины икры, рукава-фонарики пышные ниже локтя,
– Вот и кеды, – сказала Ульяна, поставив передо мной кружевные кедики, похожие на тапочки для спортивной принцессы. – Есть ещё ковбойские сапоги и туфельки. Я принесу, а ты примеряй.
Ю-Ю не с улыбкой, а супер-улыбкой смотрел на меня, когда я вышла к нему. Вокруг него разложены раскрытые коробки
– На головку можно вот эту шляпку…
Белая соломенная шляпка с цветами подходила прекрасно и очень к лицу Маюшке, мне интересно, скажет она то, что подумал я.
– Очень красиво, просто чудесно, но… это совсем не я, – сказала она. А я счастлив, именно эти слова были у меня в голове.
Следующий выход уже почти то, что надо: платье из кружева с открытыми хрупкими плечами, очень простое и очень красивое, сексуальное даже, в таком по траве босиком…
Мы с Маюшкой посмотрели друг на друга, и она пошла переодеваться. И вот только четвёртым было именно то, что должно было быть: короткое до колен, простой лиф, круглый воротничок, маленькие рукавчики, пояс – атласная лента. К нему и туфли с милыми детскими ремешками на плоских каблуках. И на выбор: маленькая фата или простой венок ободком. Мне больше понравился венок. Но я молчал, опять ожидая выбора моей Маюшки. Она выбрала веночек.
Большущая коробка, перевязанная атласной лентой, к ней ещё несколько с туфельками и украшением на голову, а остальные с бельём.
– Не много ты белья-то накупил?
– Опьянел тут от шампанского ихнего вот и позволил себе, разгулялся. Не переживай, платье твоё хоть и Шанель, оказалось, между прочим, но не разорило меня как я надеялся, – сказал я.
– Шанель – это хорошо, – засмеялась Маюшка. – Там ещё чёрный пояс был, но я подумала, что для мамы с бабушкой будет слишком революционно.
Я улыбнулся, посмотрев на неё:
– Ты сама теперь о них так много думаешь… Скучала, выходит?
– Выходит… – Маюшка чуть-чуть улыбнулась, опуская ресницы.
Я сгрёб коробки в свои руки, потом подумал и сказал девицам:
– А можно я всё это заберу на днях, а то у нас сегодня ещё мероприятия запланированы?
Они рады исполнить любое наше желание, покупка оплачена, а дальше можешь делать с ней, что угодно.
– Какие это у нас мероприятия? – удивилась Маюшка, когда мы вышли в пыльное тепло улицы из душистой прохлады магазина.
– На экскурсию тебя хочу сводить. Прогуляемся от Китай-города до Таганки. В «Иллюзион», может, сходим. Поехали?
Она улыбнулась:
– Надеюсь, в театр не пойдём?
– Не любишь театр?
– Неприлично не любить театр. Люблю, но… меня очень редко там захватывает. Ужасно?
– Надо на хороших актёров и режиссёра сходить, тогда захватит. И скучно не будет. Шесть лет в Москве, так и не сходила на хорошее представление, я говорил, а ты всё в М-ск сливалась. Привезла бы и Васю своего на какой-нибудь спектакль.
Маюшка надела солнечные очки, скорчила рожицу, вроде: «не учите меня жить, парниша!». Мы быстро доехали до Таганской. Длиннющий эскалатор стояли то я впереди, то она. Когда она стояла передо мной, я не мог удержаться, чтобы не сжать легонько её плечи в ладонях. Маюшка только погладила мои пальцы рукой, не оборачиваясь. И сама легонько кладёт свои пальчики мне на плечи, когда я стою перед ней. Я обернулся, она улыбнулась, смотрит из-под ресниц. Погладила меня по щеке. Вот она и вот я, но мы разделены. Этой сегодняшней примеркой больше, чем её словами шестилетней давности.
Мы болтались по улочкам и переулкам вокруг Таганской, чтобы потом спустится к Котельнической, перейти Москва-реку и до Павелецкой.
Тут, на Таганке, множество красивых домов, правда, запущенных и пыльных, но это как обедневшие и постаревшие красавицы, как моя Марья Сергеевна, хоть и вековая старушенция, а всё равно хранит красоту.
В этих переулках целоваться бы сейчас…
– Какие красивые дома, Ю-Ю, модерн что ли? – сказала Маюшка, обернувшись.
– Или подражание модерну.
– Вот представляешь, эта эпоха, я имею в виду модерн, продлилась-то какие-то пять лет, а оставила такой значительный и неповторимый след. Неповторимой красоты и изящества.
– Любишь этот стиль? – улыбнулся я, не в силах перестать думать о том, как мне хочется её поцеловать.
– Он завораживает, кажется, надо быть человеком особенного какого-то химического состава, чтобы вот так видеть мир.
– Кокаин употреблять регулярно, – усмехнулся я.
– Ну… наверное. Что ж, они там в Серебряном веке все любили это…
– Как импрессионисты – абсент.
– Ох и хитрюга ты, Илюшка… Завлёк на экскурсию.
– А что делать, – улыбается, глаза стали совсем светлыми, искрятся. – Чем-то отвлечь тебя, чтобы кроме свадьбы думать. Надо ещё на «Золото Шлимана» в Пушкинский сходить. Теперь поедем, поедим куда-нибудь? Или пойдём к набережной как собирались?
– В «Русское бистро» пошли, пирожков с печенкой хочу, – сказала я. – И чаю сладкого!
Глава 4. 8. 08
Что может быть волнительнее, чем выдавать замуж дочь? Ничего другого, сравнимого с этим я не помню. Даже моя собственная свадьба не вызывала во мне столько эмоций. Тревога, жалость, что последние годы мы провели не вместе, раскаяние в том, что когда-то я не нашла в себе достаточно мудрости, доброты и душевных сил, чтобы понять её и встать на её сторону.
Мне не хватило тогда любви к ней. Может быть, я вообще обделена этим даром? Не хочется так думать, очень страшно так думать, но эти мысли невольно приходят мне в голову все эти годы, когда я вспоминаю о том, что было тогда и понимаю, что не могла и снова бы не смогла поступать иначе, чем тогда.