Говорит космос
Шрифт:
– Это в связи с оставлением надежды всяким, посягающим на нашу служебную машину?
– усмехается Костров.
– Да, из-за этого самого "Ляшьятэ оньи спэранца..." - угрюмо кивает комендант.
– Это, конечно, не совсем латынь, но я и чистокровную латынь знаю. Не легко мне, однако. Не в силах я за сменой лидеров Михаила Ивановича поспевать. Никогда не знаешь, на кого ориентироваться. На вас-то я по личному, сердечному, так сказать, влечению, невзирая на указания начальства. А вот другие мне не всегда ясны.
...Последний день перед четырнадцатым июля тянется особенно долго. Костров места себе
Тонкий электронный лучик вот уже несколько часов подряд однообразно вычерчивает на экране осциллографа все одну и ту же зубчатую линию.
Устав наблюдать за нею, Алексей выходит к радиотелескопу. Долго стоит под его огромной параболической чашей. Небо над его головой сияет всеми драгоценностями летних созвездий. В южной стороне красуется "треугольник", образованный Денебом, Вегой и Альтаиром. Выше их - Геркулес. А оранжевый Арктур уже склоняется к закату. Восходят на востоке звезды Пегаса и Андромеды. А вот и Фоцис - еле заметная желтая песчинка. Он не спеша взбирается к зениту. Неотступно следует за ним рефлектор радиотелескопа, процеживая его радиоизлучения сквозь гигантское сито своего ажурного зеркала.
Величественный вид звездного неба успокаивает Алексея. Он долго смотрит, запрокинув голову, и вдруг чувствует, как кто-то осторожно дотрагивается до его плеча.
Он не вздрагивает и не оборачивается, хотя прикосновение это неожиданно для него.
"Галина..." - проносится в его сознании.
Да, это Галина. Черноволосая, смуглая, в темном платье, она почти не видна в ночной тьме, но Алексей ощущает ее близость всем своим существом и с трудом сдерживает желание порывисто повернуться к ней.
– Это я, Алексей Дмитриевич, - слышит он ее тихий голос.
– Не напугала я вас?
– Нет, Галя, не напугали...
Ему хочется добавить еще, что он готов теперь стоять тут всю ночь, лишь бы чувствовать на своем плече ее маленькую руку. Но ой не говорит больше ни слова и не шевелится, опасаясь, что Галина может уйти так же неожиданно, как и пришла.
Минута за минутой проходит в молчании, а Алексей все никак не может придумать, что бы такое сказать Галине. Да ему и не хочется говорить, он стоял бы так хоть целую вечность, прислонившись к холодной металлической опоре антенны, ощущая у своего плеча теплое плечо Галины. Но ему кажется, что, если он не заговорит, она обидится.
Молчание, однако, нарушает сама Галина.
– Мы с вами ни разу еще не говорили ни о чем, кроме астрономии, - задумчиво, будто размышляя вслух, произносит она.
– Почему это, Алексей Дмитриевич?
– Потому, наверное, что со мной неинтересно говорить о чем-либо ином, - угрюмым голосом отзывается Алексей.
– Что, собственно, может интересовать вас в моей персоне?
– Все!
– тихо говорит Галина.
– Мне интересно знать, что вы любите, кроме науки, о чем мечтаете?
– Поверьте, Галя, - вздыхает Алексей, - все это ужасно скучно.
– Ну, если личная ваша жизнь такая уж тайна, не буду вас больше беспокоить.
И Галина отодвигается от него, намереваясь уйти, но Алексей с неожиданной для себя порывистостью поворачивается к ней и крепко хватает ее за
– Куда же вы?.. Я вам правду сказал. Никаких тайн в моей личной жизни нет. И если она представляет для вас хоть какой-то интерес, извольте...
– Он вдруг замечает, что говорит слишком взволнованно, и, стараясь скрыть свое смущение, продолжает уже в ироническом тоне: - Начнем, пожалуй, с кое-каких анкетных данных. Год рождения вы уже знаете, так как присутствовали на моем "юбилее" и даже произносили по этому поводу какую-то речь. Через некоторое время после рождения окончил я среднюю школу. Затем институт. Работа в одной из обсерваторий, аспирантура, кандидатская степень. Специализация в области радиоастрономии в Бюраканской астрофизической, потом в Пулкове. И наконец здесь, под руководством небезызвестного вам товарища Басова. На вопрос о семейном положении отвечу самым лаконичным образом: холост. Вот и все. Как видите, сплошная проза.
– А поэзии так, значит, и не было?
– улыбается в темноте Галина.
Алексей, молчит некоторое время, задумчиво глядя в небо, потом продолжает уже серьезно:
– Была и поэзия. Влюбился в хорошую, умную девушку. Надеялся на взаимность, а она полюбила другого. Бывает и так... Очень это меня потрясло - уж слишком неожиданным оказалось. Заболел даже. А потом долго находился в состоянии какой-то апатии. Нет, не думайте, что возненавидел женщин, просто стал равнодушным ко всему, кроме науки.
– Ну, а теперь?
– Теперь выздоровел, кажется. Время сделало свое дело. Считаю даже, что все это было для меня хорошей наукой. Вот и выложил вам все, как на духу. Теперь ваша очередь исповедоваться.
– Ну что же, - вздыхает Галина.
– Поведаю и я историю своей жизни. Примите ж исповедь мою, себя на суд вам отдаю...
Но ей так и не пришлось в ту ночь ничего поведать. Из аппаратной неожиданно выбегает Рогов и кричит каким-то неестественным, хриплым голосом:
– Алексей Дмитриевич, сюда, скорее! Прием прекратился!..
– Откуда вы здесь, Сережа?
– удивляется Костров.
– Не мог я, понимаете, - смущенно оправдывается Рогов. Разве можно было спокойно спать в такое время?
Галина первой вбегает в аппаратную и бросается к экрану осциллографа.
– Очень важно было засечь точное время, - торопливо поясняет Рогов.
– Не упустить этого мгновения.
– Конечно же все это очень важно, Сережа, - спокойно соглашается Костров, хотя он и недоволен чрезмерной нервозностью Рогова.
– Только вам незачем было так волноваться. Вы же знаете, что наша аппаратура "не прозевает" и зафиксирует все точнее нас с вами.
– Это верно, Алексей Дмитриевич, - смущенно переминается с ноги на ногу Рогов.
– Но ведь то аппаратура, а это надо собственными глазами увидеть...
Конечно, нужно было бы увидеть такое событие собственными глазами. Костров и так уже досадует на себя за то, что пропустил такой момент, но Рогову не следовало напоминать ему об этом.
– Значит, победа, Алексей Дмитриевич!
– радостно восклицает Галина, крепко, по-мужски, пожимая руку Кострова.
Алексей и сам готов торжествовать победу и от радости расцеловать Галину и Сергея, но он сдерживает себя и замечает слишком уж рассудительно, как кажется Галине: