Говорящий дуб
Шрифт:
Он доел оставшийся хлеб, но перед тем, как уйти, решил поблагодарить дерево, которое его приютило.
— Прощай! Спасибо тебе, мой добрый дуб! — сказал он, целуя кору дерева. — Теперь я никогда не буду бояться тебя и еще приду тебя поблагодарить.
Он прошел пустошь и направился к хижине тетки, как вдруг за садовой оградой фермы услышал такой разговор:
— Все-таки наш свинопас не вернулся, — говорил один из хозяйских мальчишек. — У тетки он тоже не был. Вот бессердечный лентяй! Покинул стадо! Ну и отдую же я его в наказание за то, что мне сегодня приходится вместо него гнать свиней в поле.
— А тебя что, убудет, если ты погонишь свиней? — заметил другой мальчик.
— Да ведь в мои годы это же стыдно! — возразил первый. — Это прилично для десятилетнего мальчишки,
Тут разговор мальчиков был прерван их отцом.
— Ну-ка, беритесь за дело! — сказал он. — А что касается этого несчастного свинопаса, то если его не съели волки, ему же хуже. Пусть только попадется мне на глаза — уж ему несдобровать. Может сколько угодно жаловаться тетке. Она решила запереть его на ночь со свиньями, когда он вернется, чтобы отучить его от гордости и брезгливости.
Услышав все это, Эмми испугался. Он спрятался в стогу и провел там целый день. Вечером коза, отставшая от других, пощипывала неподалеку от стога траву. Она позволила Эмми подоить себя, и, наполнив два или три раза ее молоком свою деревянную миску, мальчик утолил голод и жажду. Затем он снова зарылся в стог до наступления ночи. Когда совсем стемнело и все улеглись спать, он осторожно пробрался на чердак и взял свой нехитрый скарб: заработанные деньги, которые он накануне получил от хозяев и которые тетка еще не успела отобрать у него, козлиную и овечью шкуры, которыми он укрывался зимою, новый нож, маленький глиняный горшок и скудное, совсем уже порванное белье. Все это он положил в свой мешок, вышел во двор, перелез через ограду и тихонько, крадучись, направился к лесу. Когда он проходил мимо хлева, противные свиньи почувствовали его и стали так неистово хрюкать, что Эмми припустился со всех ног, опасаясь, что хозяева могут проснуться и погнаться за ним. Он остановился лишь тогда, когда очутился перед говорящим дубом.
— Это опять я, добрый мой друг, — сказал Эмми. — Позволь мне провести еще одну ночь на твоих ветвях. Скажи, можно?
Дуб не отвечал. Погода была тихая, ни один лист не шелохнулся. Эмми решил, что молчание — знак согласия. Он ловко вскарабкался на дерево до первого разветвления, где провел предыдущую ночь, и отлично выспался.
Наутро он принялся подыскивать подходящее место, где можно было бы спрятать деньги и вещи; он пока еще не придумал, каким образом ему покинуть эти края так, чтобы его не поймали и не вернули насильно на ферму. Он влез еще выше по ветвям дуба и тут увидел в толстом стволе черную дыру, выжженную молнией, вероятно, очень давно, так как по краю ее уже образовался валик из коры. На дне отверстия виднелись зола и мелкие щепки.
«Вот мягкая и теплая постель, где я могу спать, не рискуя свалиться во сне, — подумал мальчик. — Правда, она невелика, но мне будет впору. Посмотрим, однако, не живет ли здесь какой-нибудь лютый зверь».
Он обшарил все дупло и заметил в нем сверху дыру, через которую во время дождя могла проникать вода. Впрочем, он тотчас же решил, что ее легко будет законопатить мхом. В верхней части дупла свила себе гнездо старая сова.
«Я ее не трону, — подумал Эмми, — а только перегорожу дупло. Таким образом, у каждого из нас будет свой уголок».
Устроив себе гнездышко для следующей ночи и спрятав в безопасности свои пожитки, Эмми уселся на краю дупла, свесил ноги вниз на ветку и стал раздумывать, нельзя ли навсегда поселиться на дереве. Конечно, он предпочел бы, чтобы дерево стояло в чаще леса, а не на опушке, на виду у пастухов и свинопасов, которые гоняли сюда свои стада. Он и не подозревал, что благодаря его исчезновению дуб снова будет внушать страх и никто не решится приблизиться к нему.
Между тем голод уже давал себя знать. Эмми вообще ел мало, но прошли уже сутки с тех пор, как он подкрепился козьим молоком. Он колебался, как поступить: вырыть ли незрелые клубни конских бобов, которые он приметил в нескольких шагах от своего убежища, или отправиться в глубь леса за каштанами.
Когда он собрался сойти вниз, то заметил что ветка, на которую он опирался ногами, принадлежит соседнему дереву, чьи красивые крепкие ветви переплелись с говорящим дубом. По этой ветке Эмми перебрался на следующий дуб, откуда опять мог достать до ближайшего дерева! Так, перескакивая с дерева на дерево, как белочка, ловкий и проворный Эмми добрался наконец до каштанов и сделал себе солидный запас. Правда, каштаны были еще малы и не совсем созрели, но это его нисколько не смущало. Он спустился на землю, чтобы спечь их в глухом, хорошо скрытом местечке, которое когда-то служило для выжигания угля. Площадку, где прежде разводили огонь, окружали молодые деревья, которые теперь уже порядочно разрослись. На земле валялось много полуобгоревших щепок. Эмми собрал их в кучу, подложил немного сухих листьев и, ударяя по камешку тупой стороной ножа, высек огонь. Тут он подумал, что надо бы набрать побольше трута с гнилых пней, которых в лесу встречалось множество. Набрав воды из ручейка, он сварил каштаны в своем глиняном горшочке. В той местности у каждого пастуха имелась такая посудина.
Эмми часто возвращался на ферму только вечером, потому что она находилась далеко от пастбища, куда надо было водить стадо; поэтому он сам привык заботиться о своем пропитании. На закуску он нарвал себе малины и плодов терновника, росших неподалеку на поляне.
«Вот, теперь у меня будет и кухня и столовая», — подумал он.
Затем он принялся расчищать русло пробегавшего мимо ручейка. Посохом он вытащил из воды перегнившую траву, вырыл небольшое углубление, сровнял в нем дно, покрытое тиной и усыпал его камешками и песком. Эта работа затянулась у Эмми до заката солнца. Потом, прихватив свой горшок и посох, он взобрался на ветки и опять, словно белка, перескакивая с дерева на дерево, возвратился к говорящему дубу. Из сухого мха и папоротника он устроил себе чудесную постель на дне дупла. Эмми слышал, как его соседка сова беспокойно металась и ворчала над его головой.
«Она или улетит отсюда, или привыкнет ко мне, — решил мальчик. — Ведь дуб такой же ее, как и мой».
Эмми привык к одиночеству и потому не скучал. Несколько дней он наслаждался тем, что избавился наконец от общества свиней. Он даже привык к вою волков в чаще леса. На опушку, где поселился Эмми, они больше не выходили, почуяв, что стада там больше не пасутся, и к дубу уже не приближались. Мало-помалу Эмми изучил все их повадки. В ясные дни он никогда не встречал волков даже в густых зарослях. Они становились смелее только в ненастную погоду, да и то не очень. Порой они следовали за Эмми на некотором расстоянии, но стоило ему обернуться и стукнуть ножом по острому наконечнику посоха, подражая звуку взводимого ружейного курка, как волки тотчас же разбегались. Что же касается диких кабанов, то Эмми иногда слышал их хрюканье, но никогда не видел. Эти животные вообще первыми на людей не нападают, если те их не беспокоят намеренно.
Когда созрели каштаны, Эмми набрал их очень много и спрятал в дупле соседнего дерева, неподалеку от дуба. Однако крысы и полевые мыши стали уничтожать его запасы, и мальчику пришлось зарыть их в песок, где они могли сохраниться до самой весны. Вообще у Эмми не было недостатка в пище. По ночам он свободно мог бы добраться до огородов и накопать себе картошки и репы; но это было бы воровством, а воровать он не хотел. Поэтому он вполне довольствовался конскими бобами.
Пастухи умеют пользоваться всем, что есть у них под рукою, ничто у них не пропадает зря. Вот и Эмми смастерил себе силки для ловли жаворонков из волос, оставляемых лошадьми на кустах подле пастбищ. Из клочков овечьей шерсти с колючей изгороди он сделал сносную подушку. Он даже научился прясть, соорудив нечто вроде веретена и прялки, а из валявшейся неподалеку проволоки от старой решетки он сделал вязальные спицы и западню для кроликов. Чтобы не мерзли ноги, он попробовал связать себе из шерсти чулки, и это ему вполне удалось. А охотиться он наловчился так, что ставил свои силки наверняка и всегда имел достаточно дичи.