Говорящий кафтан
Шрифт:
– С этого момента ты наравне с нами имеешь право голоса в сенате, - провозгласил он торжественно.
– Присаживайся к нам, господин Лештяк.
У зеленого стола как раз пустовало одно место, - то, что прежде занимал Янош Сюч.
Восторг охватил господ сенаторов: ведь венгры любят неожиданные повороты, вроде только что мною описанного.
Вскочив со своих мест, отцы города бросились пожимать руку пареньку. Даже Криштоф Агоштон примирительно пробормотал, обращаясь к Ференцу Криштону:
– Жаль только, что отец у него - портной. Козья борода!
– Ах, оставьте, сударь!
– едко заметил Криштон.
– Ведь у нас и на городском гербе козел блеет [8] …
– Хорошо, но отец-то его словаком-лапотником приплелся в наш город.
– По сыну этого не скажешь!
Совсем недавно в одном медицинском журнале можно было прочесть сообщение о том, что если человеку белой расы пересадить лоскуток кожи негра, то этот кусочек постепенно побелеет, и, наоборот, белая кожа, трансплантированная негру, со временем станет черной. Подобный процесс происходит испокон веков в крупных венгерских городах: иноземцы быстро и настолько глубоко пускают корни в венгерское общество, что даже окраску его принимают. У старого Лештяка были еще соломенного цвета волосы и круглое лицо, напоминавшее горскую брынзу. Сын же его Мишка с овальным лицом - жестким и с хитринкой, - карими глазами и жиденькими усиками выглядел настоящим куном [9] ; явись он сейчас не в простой рубахе, а в одежде поприличней, вполне сошел бы за внука какого-нибудь из тех легендарных сенаторов Кечкемета, чьи портреты украшали зал заседаний ратуши.
8
…на городском гербе козел блеет…– На старинном городском гербе Кечкемета была изображена козья голова. Само название Кечкемет означает буквально «козорез».
9
Куны– племя тюркского происхождения, осевшее в XIII в. в междуречье Дуная и Тисы, на территории нынешней Венгрии.
Совещание пошло теперь оживленнее. Все сенаторы в один голос порешили: внешняя политика Кечкемета в ближайшее время должна быть направлена на достижение одной цели: любой ценой заполучить в город турецкую администрацию.
После этого председательствующий Поросноки перешел к следующему вопросу:
– Нам предстоит выбрать бургомистра. В счастливые времена это была высшая честь, награда за гражданскую доблесть. Весь город участвовал в выборах. А ныне, после того как подряд вот уже несколько глав города приняли мученическую смерть - одного посадил на кол будайский санджак-паша, другой в тяжелой неволе, в константинопольской Едикуле [10] , сгинул, третьего закололи пиками куруцы, у четвертого жену похитили, - повторяю, ныне занятие этой должности стало равнозначно героическому самопожертвованию, и мы не вправе путем выборов толкать кого-нибудь из наших сограждан в эту смертельную пучину. Ведь за кого стали бы отдавать свой голос некоторые из нас? За тех, кого они больше всех уважают? А что как не всеми уважаемых, а, наоборот, всем ненавистных людей станут выдвигать на эту должность? Я допускаю и такую возможность. (Шум одобрения.)
10
Едикула– тюрьма в Константинополе (так называемый «Семибашенный замок»).
– Верно! Так оно и есть!
– В создавшейся обстановке, поскольку бургомистр должен избираться из числа сенаторов - ибо таков наш modus Vivendi, - я предлагаю, чтобы кто-нибудь из вас, господа, сам, добровольно, вызвался занять этот пост…
Поросноки обвел беспокойным взглядом сенаторов. В зале заседаний воцарилась гробовая тишина. Сенаторы замерли и не шевелились.
– Никто не хочет?
– переспросил он, помрачнев.
– Тогда нам не остается ничего другого, как прибегнуть к последней мере. Ее предписывают нам наши обычаи на случай, когда одному из сенаторов предстоит взять на себя опасное поручение. Эй, Пинте, принеси-ка свинцовый ларец.
Гайдук внес из смежной комнаты небольшой свинцовый сундучок, каждую из четырех сторон которого украшал череп в скрещенные кости.
– Здесь двенадцать костей, - глухим голосом сказал Поросноки и высыпал костяные кубики на середину стола, по зеленому сукну которого озорно резвился пробравшийся через окно луч осеннего солнца.
– Одна из них черная, остальные - белые! Кто вытащит черную - тому и быть бургомистром!
С этими словами Поросноки бросил кости обратно в ящик.
– Да, но здесь присутствуют только одиннадцать сенаторов!
– дрожащим голосом возразил Криштон.
– Один кубик лишний.
– Лишний, если господин Лештяк не будет тянуть…
– Коли дали ему право решающего голоса, пусть и он вместе со всеми тянет жребий, - заметил Залади.
– Одеяние прав шьется на подкладке обязанностей.
– Пусть тянет!
– в один голос порешили сенаторы.
А у Лештяка глаза засверкали, лицо раскраснелось.
«Вот бы мне черный достался!» - думал он про себя.
Тем временем весть о назначении Мишки Лештяка сенатором через гайдуков просочилась наружу, к толпе народа, глазевшего перед зданием ратуши. Известно было все: как с самого утра заседали сенаторы и ничего не могли придумать своими отупевшими головами, как бросил искру мудрости пробравшийся к окну ратуши Мишка и как Габор Поросноки пригласил его после этого в зал и усадил к зеленому столу рядом со старейшинами. Слыхивал ли кто прежде о чем-нибудь подобном? Умница Поросноки: и в ночной тьме словно ясным днем видит.
Народ, оживленно переговариваясь, толпился перед ратушей. Иногда из общего гула выделялся чей-нибудь возглас:
– Ура Лештяку! Давай его сюда! Желаем послушать его!
А вдова Фабиан, размахивая руками, объясняла тем, кто стоял поблизости:
– Откровение божие снизошло на него! Господь во сне шепнул ему, что и как сказать надобно, чтобы бедный город наш от злых нехристей спасти. Почему, спрашиваете вы, госпожа Леташи, бог именно его выбрал для сего откровения? А потому, что создатель наш всегда ремесленному люду предпочтение оказывает. Ведь и сам наш господь Иисус Христос был плотницким сыном! А Мишка - сын портного. Да вон и отец его сюда бежит! Смотрите-ка!
Из соседнего домика стремительно вылетел Матяш Лештяк: в одной руке у него был аршин, а в другой - лазоревого цвета ментик, на котором еще виднелись белые нитки наметки.
– Где этот пащенок? Убить его мало! Здесь он должен быть, сюда пошел!..
– В сенате он.
– Кто? Мишка? Как это он туда забрался? Знать, от меня спрятался! Ну, ничего. Я подожду, пока он выйдет! Уж я покажу нечестивцу! В порошок сотру негодяя! Час назад дал я ему утюг разогреть, потому что должен нынче же отнести вот этот ментик халашскому бургомистру - он с депутацией к пештскому губернатору в Ноград [11] отправляется. Я сейчас зову: «Мишка, давай утюг!» И что же? Ни тебе Мишки, ни утюга… Ну, как тут не выйти из себя?!
11
Резиденция пештского губернатора находилась в местечке Фюлек, Ноградского комитата. (Прим. автора.)
За Мишку вступился скорняк Балинт Катона:
– Нельзя же такого взрослого парня все еще на побегушках держать. Не вечно ему утюги разогревать!
– Вы, сударь, на своем дворе распоряжайтесь, - резко бросил портной.
– Что мне прикажете с ним делать, коли он ни на что другое не способен? Достукается - еще повесят его! Все политикой увлекается! Вот я покажу ему политику! До синяков излупцую негодяя!
– Не посмеете!
– покачал головой Балинт Катона, вспомнив, как отличился сегодня юноша.
– А вот провалиться мне на этом месте, если не отколочу я его!
Балинт Катона собирался было уже объяснить своему собрату по ремеслу, каким образом угодил Мишка в сенат, как в этот самый миг окно ратуши со стуком распахнулось, и в нем показался Габор Поросноки.
– Почтенные граждане Кечкемета!
– громовым голосом крикнул он, обращаясь к толпе. Установилась глубокая тишина.
– От имени городского сената сообщаю вам, что с сегодняшнего дня сроком на один год согласно законам и обычаям Кечкемета бургомистром нашего города стал его благородие, достойный и доблестный господин Михай Лештяк.