Говорящий кафтан
Шрифт:
– Вези-ка ты лучше свою бабу домой, дружище!
Смятение объяло кечкеметцев, когда вскоре и куруцы совершили налет на город и похитили Вицу, дочь сказочно богатого Тамаша Вега, когда та гуляла на свадьбе у своей подруги. Прямо во время лётёгтете: танец был в самом разгаре - кавалер Вицы, Михай Надь-младший, лихо вертел девушку, сжимая ее в своих объятиях, а та, грациозно покачивая станом, дробно отстукивала каблучками, - как вдруг дверь распахнулась, и в дом ворвались гусары господина Чуды.
Что ж теперь будет, господи! Прямо с супружеского ложа скоро начнут похищать наших благоверных?! А тут еще в крымский хан грозится: дескать, и он точит зуб на десять самых красивых кечкеметочек. Да и будайские турки тоже каждую минуту могли заявиться.
И хоть в те времена еще не сложили песню: «Паренек уж тем приметен, что жену взял в Кечкемете», однако кечкеметские девушки хороши были уже и тогда. Этого не отрицали даже надькёрёшские парни.
Нечего удивляться, что после этого случая весь город пришел в смятение. Кечкемет сделался похожим на те известные нам из сказок одетые в траур города, из которых семиглавый змей одну за другой похищает юных девушек. Чей-то теперь черед?
Такая неопределенность - будто незримая петля на шее! Покажется, бывало, облако пыли на дороге или ночью зашумят чахлые деревца в ближней рощице Талфайя, а перепуганным горожанам уже чудится топот мчащихся конных отрядов: «Ой, снова едут грабители!»
По вечерам женщины набожно взывали к покровителю города, святому угоднику Миклошу, складывая в мольбе свои маленькие ладони. Может быть, хоть святой поможет им чем-нибудь (например, своим кривым посохом, воткнутым в козлиную голову, с которым он изображен на кечкеметском городском гербе).
(Подозреваю, - sub clausula, - что молитвы кечкеметянок содержали и такую просьбу: «А коли на то воля божья, то пусть уж меня лучше похитят гусары Чуды, чем татары с песьими головами или поганые будайские турки!»)
ГЛАВА ВТОРАЯ
Новый бургомистр. Новые обстоятельства
Отчаяние охватило город. Дела Кечкемета шли с каждым днем все хуже и хуже. Суды бездействовали с той поры, как отменили ярмарки, поскольку негде стало ловить судей: в Кечкемете были в обычае так называемые «ловленные суды», составленные в принудительном порядке из приехавших на ярмарку иноземцев [5] . А после того как Янош Сюч сложил жезл бургомистра, в городе не нашлось ни одного человека, согласного взять этот жезл в свои руки. Дураков-то нет получать на дню по четыре-пять невыполнимых приказов с ласковыми приписками вроде: «…иначе посажу тебя на кол». (А в этом сумасшедшем мире не удивительно, если автор послания однажды именно так и поступит!)
5
«Ловленных судей» наши предки предпочитали за их беспристрастность. (Прим. автора).
Народ начал вслух высказывать свое недовольство:
– Или уходить нам всем отсюда, или помирать… Только дальше так жить нельзя!
– Надо что-то предпринять.
– Но что? Самим же нам не прогнать турок, коли даже императору это не под силу!
Однажды, когда озабоченные сенаторы совещались в ратуше, услышали они - кто-то кричит им с улицы в окно:
– А я вам говорю, господа, не прогонять турок надо, а, наоборот, призвать их в Кечкемет!
Сенаторы повернулись на голос:
– Кто посмел так говорить? Кто этот безумец?
– Сын портного Лештяка!
– Да как он смеет вмешиваться в наши разговоры?
– возмутился сенатор Мартон Залади и, подозвав гайдука, тут же приказал: - Прикрой-ка, милый, окно!
Зато Габор Поросноки вскочил со своего стула, словно подброшенный неведомой силой, и закричал:
– Неправильно делаешь, что парня прогоняешь! Надо выслушать его.
Серьезные отцы города покачали головами, но не решились возражать самому почтенному из сенаторов. Только Криштоф Агоштон проворчал:
– Отец - дурак, и сын в него. Школяра на консилиум приглашаем. Уж он-то даст вам консилиум, - сам недавно получил!
– Что такое?
– поинтересовался любопытный Ференц Криштон.
– Consilium abeundi [6] , ха-ха-ха! Выгнали его из Надьварадской семинарии. Пусть, пусть он вам совет даст! И так у нас с вами, господа, не бог весть какой авторитет, а после этого и вовсе не будет!
И сенатор начал рассказывать: родитель юноши-то и вправду придурковат, колесика в голове не хватает! На днях, например, святой отец Бруно послал к нему свое платье, чтобы тот удалил с него жирные пятна. Так вы подумайте только, портной пятна-то удалил, да только вместе с сукном. Вырезал их ножницами! Бедного отца Бруно чуть удар не хватил…
6
Исключение из школы (лат.).
Тем временем гайдук Дюри Пинте с готовностью сбегал за Лештяком-младшим и привел его в зал.
Юноша был хорош собой, строен, а жесткие волосы делали его голову похожей на щетку.
– Сынок, - приветливо обратился Поросноки к молодому человеку, - ты сейчас крикнул нам, я слышал, что-то через окно. А ну, не смущайся, разъясни нам свою мысль поподробнее.
Но Мишка Лештяк ничуть не смутился, а ясно, толково принялся рассказывать:
– Я так думаю, почтенные господа, что по нынешним временам мертвые фирманы - письменные гарантии - не очень-то помогут нашему родному городу. В сто раз больше пользы было бы от живого бека или хотя бы чауса [7] , который, находясь в нашем городе, уберег бы нас от множества мелких неприятностей. Мы - свободный город, господа! Но свобода наша скована из цепей. Поищем-ка лучше себе тирана, чтобы как-то жить дальше!
7
Бек, чаус– турецкие чиновные лица.
Сенаторы удивленно переглянулись, увлеченные мыслью юноши. Давненько не слыхивали они такой прекрасной, страстной речи; давно не звучал столь приятный, звонкий голос в этом зале. С самого утра сидят они здесь, не зная, что делать, и вдруг - будто светоч во мгле.
– Виват!
– воскликнул Мате Пуста.
– Наконец-то умное слово!
– Дельно говорит!
– согласился седовласый Дёрдь Пато, поиграв серебряной цепочкой, украшавшей его ментик.
– Берет быка за рога!
Габор Поросноки встал со стула и, подойдя к Мишке Лештяку, потрепал его по плечу.