Говорящий от Имени Мертвых. Возвращение Эндера
Шрифт:
А вот отсутствие интереса к свинксам сильно обеспокоило Эндера. Люди Лузитании не могли забыть о существовании свинксов, ведь именно из-за них вокруг города поставили ограду, за которую не мог выходить никто, кроме зенадорес. Нет, губернатор не проявляла безразличия, но она явно пыталась сменить тему. Интересно почему – больно говорить о свинксах-убийцах или не доверяет фрамлингу Эндеру?
Они поднялись на вершину холма, Босквинья остановила машину, и та мягко опустилась на выпущенные полозья. Прямо под ними широкая река прокладывала себе путь между зелеными холмами. Дальнюю
– Милагре, – сказала Босквинья. – На холме, выше всех, – собор. Епископ Перегрино просил свою паству быть вежливыми и помогать вам во всем.
По ее интонации Эндер понял, что епископ также назвал его опасным разносчиком агностицизма.
– Помогать мне во всем и молиться, чтобы Господь поразил меня громом. Так?
Босквинья улыбнулась:
– Господь являет для нас пример христианской терпимости. Мы полагаем, что город последует ему.
– Вы знаете, кто вызвал меня?
– Кто бы он ни был, он… достаточно скрытен.
– Вы ведь не только мэр, но и губернатор. У вас есть доступ к самой различной информации.
– Я знаю, что первый вызов был отменен, но, к сожалению, слишком поздно. Я также в курсе того, что за последнее время еще двое граждан обратились с просьбой о Голосах. Но вы должны понять, что большинство жителей города довольны своей религией и привыкли получать утешение от священников.
– Думаю, вы можете успокоить их. Мое занятие не имеет ничего общего с доктриной об утешении.
– Ваше любезное решение подарить нам скрику сделает вас достаточно популярным во всех городских барах, и, можете быть уверены, вы увидите их шкуры на многих модницах. Скоро осень.
– Я купил скрику вместе с кораблем. Мне она не нужна, и я вовсе не рассчитываю на какую-то особую благодарность. – Он посмотрел на жесткую, слегка напоминающую мех траву у своих ног. – Эта трава местная?
– И совершенно бесполезная. Мы ее даже на сено пустить не можем. Если ее срезать, она сохнет и к следующему дождю рассыпается в пыль. А внизу, на полях, у нас растет амарант, бархотник, наш ксенобиолог вывел особый сорт. Рис и пшеница здесь не приживаются, что ни делай, а вот амарант оказался таким жизнестойким, что нам приходится использовать гербициды, чтобы не дать ему широко распространиться.
– Зачем?
– Этот мир на карантине, Голос. Амарант так хорошо приспособился к местной среде, что, дай ему волю, он вытеснит всю местную траву. Мы не должны переделывать Лузитанию. Наоборот, нам предписано вносить как можно меньше изменений.
– Людям, должно быть, приходятся тяжело.
– Внутри нашего мира, нашего города, мы свободны и наша жизнь – полна. А за оградой… Никто не хочет выходить за нее. Никто.
Она с трудом скрывала свои чувства. И Эндер понял, что страх перед свинксами успел глубоко укорениться в этом мире.
– Голос, я знаю, вы думаете, что мы боимся свинксов. Да, возможно, некоторые из нас действительно испытывают страх. Но то, что чувствует большинство, – это вовсе не испуг. Нет. Это ненависть. И гнев.
– Вы их никогда не видели.
– Вы должны знать, у нас погибли двое зенадорес. Я даже подозреваю, что первый вызвавший вас просил Говорить о смерти Пипо. Но известно ли вам, что обоих, Пипо и Либо, очень любили в городе? Особенно Либо. Он был очень добрым и щедрым человеком, и все мы искренне оплакивали его смерть. Невозможно понять, почему свинксы так поступили с ним. Дом Кристан, аббат ордена Фильос да Менте де Кристу, говорит, что им, наверное, неведома нравственность, а это может означать, что они звери, животные. Или что они еще не совершили грехопадения, не отведали запретного плода. – Она сухо улыбнулась. – Но это все теология. Вам неинтересно.
Эндер промолчал. Он уже привык, что почти все верующие убеждены: их священные истории ничего не значат для атеистов и иноверцев. Но Эндер вовсе не считал себя атеистом и понимал, что многие из священных историй воистину святы, но не мог объяснить это Босквинье. Да и не стоило. Ее мнение изменится со временем. Сейчас она подозревает его во всех смертных грехах, но ее можно привлечь на свою сторону. Хороший мэр должен видеть людей как они есть, а не судить их по тому, чем они кажутся.
Он решил сменить тему:
– Фильос да Менте де Кристу. Мой португальский очень плох, но эти слова переводятся как «Дети Разума Христова»?
– Это новый, ну, относительно новый орден, созданный всего четыреста лет назад по распоряжению нашего святейшего Папы…
– О, я знаю Детей Разума Христова, уважаемая мэр, я Говорил над могилой Сан-Анжело на планете Мокзетума в городе Кордова.
Она удивленно раскрыла глаза:
– Так, значит, это правда?
– Я слышал множество вариантов этой истории, мэр Босквинья. Один из них гласит, что перед самой кончиной дьявол все же овладел Сан-Анжело и тот пожелал, чтобы по нему отслужил свою дьявольскую службу язычник Хабладор де лос Муэртос.
– Что-то такое передавалось шепотом, – улыбнулась Босквинья. – Дом Кристан, конечно, утверждает, что это чушь.
– Вышло так, что Сан-Анжело еще до того, как стал святым, слышал мою Речь над женщиной, которую знал. Плесень в крови уже убивала его. Он пришел ко мне и сказал: «Эндрю, они уже плетут вокруг меня какую-то жуткую ложь. Говорят, я чудотворец, меня нужно канонизировать. Ты должен помочь мне. Рассказать правду после моей смерти».
– Но все чудеса подтвердились, и его канонизировали всего через девяносто лет после смерти.
– Да. Это отчасти моя вина. Когда я Говорил о нем, то сам свидетельствовал о нескольких чудесах.
Теперь она рассмеялась:
– Голос, который верит в чудеса!
– Посмотрите на ваш церковный холм. Какая часть этих зданий принадлежит священникам, а какая – школе?
Босквинья поняла вопрос и фыркнула:
– Дети Разума Христова послушны епископу.
– Но они хранят знание и преподают то, что считают нужным, нравится это епископу или нет.
– Возможно, Сан-Анжело позволял вам вмешиваться в дела Церкви, но, уверяю вас, епископ Перегрино не столь терпим.