Говорящий сверток

Даррел Джеральд

– Нет, не очень, – ответила Пенелопа.

– Моя бабушка как-то раз плыла вверх по Темзе, и ее переехала барка. Сперва бабушка очень рассердилась, потому что барка ей подбила глаз, но потом она обнаружила, что это барка королевы Елизаветы. Вы только представьте! Немногие могут похвастаться тем, что им подбила глаз королева, верно?

– Путь впереди свободен! – закричал Попугай. – Приготовиться поднять парус!

– Ну что ж, приятно было поболтать о том о сем, – милостиво произнесла Дездемона. – Ничего нет лучше, чем перекинуться словечком с особой,

понимающей толк в аристократии.

– Мне тоже было очень приятно, – отозвалась Пенелопа.

– Надеюсь, мы еще встретимся, – сказал Саймон.

– Я тоже, – добавил Питер.

– Вы все очень любезны. – Дездемона что есть мочи захлопала ресницами.

Потом она созвала своих барышень, и они все, качаясь на волнах, посылали воздушные поцелуи и махали вслед, пока лодка набирала скорость и удалялась в открытое море.

– Крайне досадная задержка. – Попугай взглянул на часы. – Крайнедосадная! И непохоже, чтобы мы могли плыть быстрее. Это означает, что засветло до Оборотневого острова нам не добраться.

– Но Ха-Ха не велел нам высаживаться в темноте, – напомнил Питер.

– Боюсь, что у нас нет выбора, – хмуро возразил Попугай. – Если мы не сойдем на берег и не соберем руту сегодня же ночью, мы пропустим ветер, который нам приготовит Ха-Ха на обратный путь, и тогда нам понадобится несколько дней, чтобы вернуться назад.

– Значит, сбор ложится на Питера, тебя и меня, – решил Саймон. – Пенни останется в лодке, а Этельред останется охранять Пенни.

– Знаете что… – начала Пенелопа.

– Будь любезна, Пенелопа, – прервал ее Попугай. – Саймон абсолютно прав. Днем совсем другое дело, а ночью все гораздо опаснее. Ты должна остаться в лодке, пойми, вы с Этельредом отплывете подальше от берега, если что.

– Ну хорошо, хорошо, – уступила Пенелопа, – но мне это не нравится.

Лодка скользила вперед, а Попугай волновался все больше и каждые пять минут смотрел на часы и обозревал горизонт в подзорную трубу.

Он как раз проделывал это в пятидесятый раз, и вдруг произошло нечто непонятное. Прямо перед лодкой море внезапно забурлило и вспенилось, как будто впереди возникла мель или риф. Волны в этом месте заходили ходуном, и дети, не на шутку встревоженные, увидели, как что-то всплывает из глубины.

В следующую минуту на поверхности показалась гигантская голова морского змея и быстро поднялась вверх метров на десять на длинной и тонкой шее. Голова была громадная, ноздри, как у гиппопотама, глаза огромные, как блюдца, а обтрепанные уши были так велики, что дети сперва приняли их за крылья. На подбородке и губах росла жесткая бахрома, отчего казалось, будто у чудовища борода и усы. Тело его было покрыто красивейшей синей чешуей, глаза были цвета морской волны, а борода и усы ярко-рыжие. Между ушей торчали два странных черных рога, напоминавших рожки улитки, а за ними, на самой макушке, сидел поварской колпак.

Чудовище с рассеянной улыбкой стало озираться вокруг, вода стекала с него водопадами.

Попугая нисколько не напугало это явление. Более того:

он был положительно в восторге.

– Отлично! – сказал он. – Это Освальд. Какая удача.

– Он мирный? – поинтересовалась Пенелопа. Из всех животных, встреченных ими в Мифландии, Освальд был, бесспорно, самым большим.

– Освальд? – повторил Попугай. – Освальд? Хо-хо-хо! Самое кроткое создание в стране.

– Просто я спрашиваю оттого, что у него ужасно много зубов, – пояснила Пенелопа.

– Нет, Освальд свой. Ручной, как три овцы, наш Освальд.

– Он согласится нам помочь? – поинтересовался Саймон.

– Вот это я и собираюсь у него узнать. Главное – привлечь его внимание, он немного глуховат.

Попугай перешел на нос лодки, приложил крылья к клюву и закричал:

– Освальд! Это я – Попугай! Я тут, балда, в лодке!

Освальд нерешительно завертел шеей. Внезапно он заметил лодку, и глаза его удивленно расширились. Он взвизгнул от удовольствия и с криком «Сдобная лепешка! Я так давно мечтал о сдобной лепешке!» ринулся вперед, нагнул шею и, прежде чем кто-либо успел шевельнуться, сгреб в пасть лодку, троих ребят, Попугая, Этельреда, большую корзину с едой, серпы и мешки для руты и лаванды.

«О Господи, – мелькнуло у Пенелопы, когда громадные челюсти с белыми зубами сомкнулись вокруг них, – вот теперь уж точно конецнашему приключению».

Глава седьмая

ОБОРОТНИ И ОГНЕВКИ

– У-у-у, дуралей! – завопил Попугай во мраке Освальдовой пасти. – У-у-у, кретин безмозглый! С этими созданиями, того гляди, все перья вылезут.

– Что нам делать? – спросил Питер.

– Делать? – воскликнул Попугай. – Делать? Выбираться отсюда как можно скорее, пока этот болван не проглотил нас. Вы берете серпы, мне даете подзорную трубу, и мы бьем его по зубам.

– Ням-ням, – услышали они. Освальд разговаривал сам с собой, голос его звучал глухо и гулко. – Ням-ням, столько лет мечтать о ней, и вот – какой восхитительный аромат! Какое нежное тесто! Ням-ням, наконец-то настоящая сдобная лепешка.

– Сейчас я покажу этому дурню лепешку, – прохрипел Попугай. – Так, все разом!

И в тот момент, когда Освальд начал произносить «ням-ням» в четвертый раз, ребята, Этельред и Попугай ударили его изо всех сил по зубам. Поэтому у него получилось «ням-ням-уй-ух-ах-х!», и без дальнейших разговоров он выплюнул лодку со всем содержимым. Затем он свесил голову вниз и внимательно присмотрелся.

– Вот так штука, – сказал он изумленно, – оказывается, в лепешке люди! В жизни ничего такого не встречал.

– Это я, Попугай! – завопил Попугай, размахивая подзорной трубой.

– Будь это даже белая лепешка с людьми, и то я назвал бы это небывалым событием, – рассуждал Освальд, загипнотизированный такой загадкой, – но красная лепешка с людьми – это нечто феноменальное!

– Я готов задушить это пресмыкающееся, – пробормотал Попугай. Затем заорал: – ОСВАЛЬД! Это я, ПОПУГАЙ!

Освальд еще внимательнее вгляделся в лодку.