Шрифт:
Miriam Toews
Women talking
Предуведомление
В 2005–2009 годах в отдаленной боливийской колонии Манитоба (по названию одноименной провинции Канады) многие девушки и женщины по утрам с трудом приходили в себя, были в синяках и крови, у них все болело, по ночам их насиловали. Изнасилования объясняли кознями призраков и демонов.
1
…я помню смех… и мы все еще смеемся (ит.).
Как скоро выяснилось, жертв одурманивали анестетиком для животных члены общины, восемь мужчин, они же и насиловали. В 2011 году боливийский суд приговорил насильников к длительным срокам. В 2013 году, когда осужденные еще отбывали наказание, стало известно, что изнасилования в колонии продолжаются.
«Женские разговоры» – реакция на реальные события в виде вымысла и вместе с тем плод женской фантазии.
1.
2.
3.
Протоколы женских разговоров
Собрания в колонии Молочна
6 и 7 июня 2009 года, протоколы вел
Август Эпп.
Присутствовали:
Семейство Лёвен:
Грета, старшая
Мариша, старшая дочь Греты
Мейал, младшая дочь Греты
Аутье, дочь Мариши
Семейство Фризен:
Агата, старшая
Оуна, старшая дочь Агаты
Саломея, младшая дочь Агаты
Нейтье, племянница Оуны и Саломеи, воспитанница Саломеи
6 июня
Август Эпп, перед собранием
Мое имя Август Эпп, правда, оно не имеет никакого значения, кроме того, что мне поручили вести протоколы женских собраний, так как женщины неграмотны и не могут писать сами. Но поскольку речь идет о протоколах, а я их веду (а также поскольку я школьный учитель и ежедневно учу этому своих учеников), мне кажется, оно должно быть указано наверху страницы вместе с датой. Вести протоколы меня попросила Оуна Фризен, тоже из колонии Молочна, хотя она не использовала слово «протокол», а спросила, не могу ли я вести записи и подготовить соответствующий документ.
Наш разговор состоялся вчера вечером, мы остановились на тропинке между ее домом и сараем, где я живу, с тех пор как семь месяцев назад вернулся в колонию. (Временно, по словам Петерса, епископа Молочны. «Временно» может означать любой отрезок времени, поскольку Петерс не привержен общепринятому пониманию часов и дней. Мы здесь, или на небесах, навечно, и больше нам знать ничего не нужно. В домах колонии живут семьи, а я один, поэтому, возможно, всегда, навечно останусь в сарае, что меня не очень волнует. Он больше тюремной камеры и достаточно просторный, чтобы мне разместиться там даже вместе с лошадью.)
Во время разговора мы с Оуной уходили от тени. Один раз посреди фразы ветер подхватил ее юбку, и я почувствовал, как подол проехался мне по ноге. Мы отошли на солнце, потом, по мере того как удлинялись тени, еще и еще раз, наконец солнечный свет исчез, и Оуна, рассмеявшись и погрозив заходящему солнцу кулаком, назвала его предателем и трусом. Я боролся с желанием рассказать ей про полушария, про то, что нам необходимо делиться солнцем с другими частями света, что, взявшись наблюдать Землю из окружающего пространства, можно увидеть целых пятнадцать восходов и заходов в день, и, наверно, необходимость делиться солнцем способна научить делиться и всем остальным, научить, что все принадлежит всем! Но вместо этого я кивнул. Да, солнце трусовато. Как и я. (Я промолчал еще, поскольку именно моя предрасположенность к вере, да еще такой экзальтированной, в то, что мы все могли бы делиться всем, не так давно привела меня в тюрьму.) Надо сказать, я не владею искусством вести беседу и тем не менее, увы, постоянно страдаю от мук невысказанной мысли.
Оуна опять рассмеялась. Ее смех вселил в меня мужество, и мне захотелось спросить, являюсь ли я для нее физическим напоминанием о зле и, если так, считает ли меня таковым, то есть злом, община, не из-за того, что я сидел в тюрьме, а из-за того, что случилось давно, до того, как меня упрятали за решетку. Но вместо этого я просто согласился вести протокол. Разумеется. Не мог не согласиться, поскольку для Оуны Фризен сделаю все что угодно.
Я спросил у нее, для чего женщинам протоколы собраний, если они не смогут их прочесть. В ответ Оуна, как и я, страдающая нарфой, или болезненной возбудимостью нервной системы (моя фамилия Эпп происходит от «тополя» (аspen), тополя дрожащего, дерева, чьи листья постоянно трясутся и которое иногда еще называют женским языком, поскольку крона его постоянно в движении), сказала вот что.
Ранним утром она увидела двух зверей – белку и кролика. Оуна смотрела, как белка со всего размаху бросалась на кролика. Точно в тот момент, когда она должна была коснуться кролика, тот высоко, на два-три фута подпрыгивал. Белку, по крайней мере так показалось Оуне, это приводило в растерянность, затем она разворачивалась и кидалась на кролика с другой стороны, но снова промахивалась, так как в самую последнюю секунду кролик опять подскакивал и уворачивался от белки.
История мне понравилась, поскольку ее рассказала Оуна, но я до конца не понял, зачем и что общего у белки и кролика с протоколами.
Они играли! – воскликнула Оуна.
Правда? – спросил я.
Оуна объяснила: Наверно, ей не полагалось видеть игры белки и кролика. Это случилось очень рано, кроме Оуны, на улицах колонии еще никого не было, волосы ее были едва покрыты, подол платья запачкан – подозрительное зрелище, дочь дьявола, как называл ее Петерс.
Но ты же видела? – спросил я. – Тайную игру?
Да, ответила она, собственными глазами, которые во время рассказа сияли от радостного возбуждения.
Срочно созвать собрание в связи со странными изнасилованиями женщин Молочны последних лет предложили Агата Фризен и Грета Лёвен. С 2005 года некто – то ли призрак, то ли Сатана (так считали в колонии) – в наказание за грехи изнасиловал почти всех девушек и почти всех женщин. Происходило это по ночам. Пока их семьи спали, девушек и женщин при помощи баллончика с анестетиком на базе белладонны – им на нашей ферме обездвиживали животных – погружали в бессознательное состояние. Утром, проснувшись, часто в крови, с болью, они были будто пьяные и не понимали почему. Недавно восемь демонов-насильников оказались реальными мужчинами из Молочны, многие из них являлись близкими родственниками женщин: братьями, кузенами, дядьями, племянниками.