Гойда
Шрифт:
Едва Басманов отдал тот приказ, как в покои явился гонец. Одет он был уже для дальней дороги – поверх кафтана шея была укутана широким шерстяным шарфом. Шапку, подбитую соболиным мехом, слуга держал в руке. Несмотря на общий вид гонца, по коему судить можно было, будто готов он тотчас же отправиться в путь, глаза его были точно припухшие ото сна. Завидев пришедшего, Фёдор радостно улыбнулся, всплеснул руками и даже поднялся со своего места.
– Присаживайся, а то долгий путь держать ещё, – произнёс Фёдор и начал плавно
– Благодарю за доброту вашу, Фёдор Алексеич, – ответил гонец, прижимая шапку к сердцу, и занял место Фёдора.
– Неужто почивать уже прилёг? Солнце едва скрылось за горизонтом, – спросил младший Басманов, вскинув бровь.
– По правде сказать, разбужен был по воле вашей, – ответил тот.
– Эвон как? – удивлённо спросил Фёдор, вскинув бровь.
– Несколько дней и ночей не смыкал глаз, мчался с самого Полоцка. Как доставил послание от князя, так и рухнул без сил. Проспал сутки, точно мёртвый.
– От которого князя, говоришь, мчался? – спросил Фёдор, зевая, точно и не слушает гонца.
– Так от Андрея Михалыча из Курбских.
– Ну, нынче путь держать, гляди, не в Полоцк! – сказал Фёдор и дал знак писцу посыпать чернила песком, чтобы схватились.
Холоп достал небольшой холщовый мешочек с сургучом. Пока написанное подсыхало, писец готовил всё к запечатыванию. Фёдор снял перстень и положил его на стол, чтобы было приложено к печати. За несколько минут с тем делом было покончено. Слуги были отпущены, и отец с сыном остались наедине.
– Каковы тебе забавы царские? – спросил Алексей, глядя в окно.
Во дворе всё чернели бесформенные пятна крови, которые смешались со снегом. В ночном мраке, который изредка разбивал огонь факелов, можно было угадать тут и там лохмотья холопов, которые сегодня днём отошли к Господу.
– Каковы? – переспросил Фёдор, подходя к столу. Он взял свой крупный перстень и надел обратно на большой палец, затем прошёлся до кресла и вновь опустился в него.
– Будь я летами моложе, – произнёс он, слабо улыбаясь, опустив взгляд в пол, – быть может, то будоражило бы кровь мою. Сгрызли холопов – пущай, что мне-то с того?
Он пожал плечами и поднял взгляд на отца. Алексей усмехнулся и взглянул на своего сына, подмечая привычку Фёдора плавно водить руками, время от времени поглядывая на перстни на своих руках.
– Ладно, Феденька. Оставь старика своего, устал я совсем, – произнёс Алексей, тяжело вздыхая.
Фёдор молча кивнул, поднявшись со своего места. Басмановы разошлись, но юноша не направился в свои покои, а ступал далее по коридору. И только он преодолел лестницу, как внизу заслышал частые шаги. Обернувшись, меж пролётов каменной лестницы Фёдор увидел мимолётный образ. Мимо скользнули светлые волосы, притом распущенные. Мелькнувшая в проходе фигура, что уже скрылась, точно была женской.
Несмотря на любопытство, он не сменил своего
– Не велено никого пускать, – хмуро бросил один из стражников.
– Доложите, что боярин Басманов челом бьёт, – произнёс Фёдор, скрестив руки на груди.
– Не примет царь никого, – мужик помотал головой.
– Ты доложи, а там будет воля государя, – спокойно произнёс Фёдор, пожав плечами.
Рынды переглянулись меж собой. Тот, что говорил с Фёдором, постучал в дверь. Из покоев послышался короткий ответ. Басманов едва улавливал голос, но не слова. Стражник приотворил дверь в государевы покои.
– Боярин Басманов бьёт челом, – доложил стражник и мгновение спустя обернулся к Фёдору.
Рынды безмолвно расступились, и юноша вошёл в комнату.
– Чего ж ты, Алёшка… – произнёс Иоанн, поднимая взгляд на вошедшего, и тотчас умолк.
На губах Фёдора сохранялась мягкая улыбка. Он медленно коснулся своего плеча и отдал земной поклон. Когда он поднял взгляд, то заправил пряди свои от лица.
– Вы, государь мой, ожидали отца моего? – спросил Фёдор.
Иоанн глубоко вздохнул, откидывая перо. Перед ним на столе расстилались исписанные листы.
– С чем пожаловал, Федя? – спросил царь.
В тоне его не было резкости и того звучания, которое заставляло стынуть кровь в жилах, разносясь звучным эхом под сводами расписных палат. Голос его был тихим, и в нём звучала усталая хрипотца. Свою голову, точно великую тяжесть, подпирал он рукой. Час уже был поздний, и перстни государевы покоились на шкатулке.
– Пожаловал я, государь великий, с тем, что принадлежит вам, – произнёс Фёдор, приблизившись к Иоанну. – Хотел было за трапезою обратиться к вам, право…
Царь свёл брови, глядя на то, как младший Басманов опускается на одно колено. Иоанн с вниманием следил за тем, как Фёдор, склонив голову, извлекал из-за широкого пояса своего тот самый нож, изукрашенный серебром. Когда юноша поднял взгляд, изогнув слегка свои соболиные брови, он встретился с холодным взглядом Иоанна. Фёдор протянул нож государю, склонив голову.
– Примите его, светлый государь мой, – тихо, но твёрдо произнёс Басманов.
По ветвям и лепестками из серебра скользили огни, отброшенные свечами, горевшими на столе. Царь помотал головой, разглядывая искусные сплетения узоров. Иоанн коснулся плеча Фёдора, точно не было меж ними различий, как меж государем и слугою, но точно были они одного духа.
– На что он мне? – спросил Иоанн, положив руку на нож, и слегка отодвинув принесённое в дар оружие. – На что он мне, старому, немощному? Слабы мои тело и разум. То ли твои лета – лета бравой юности, лета силы! Служи мне, Фёдор. И на службе своей пригодится тебе оружие твоё.