ГПУ
Шрифт:
Наш приезд в Кабул совпал с национальным собранием в Афганистане, так называемой Большой джиргой, начавшей заседать в конце июля 1924 года. Для выяснения внутреннего положения Афганистана правильная информация о Джирге могла сыграть большую роль. Это заставило меня сразу же по приезде приняться за работу. Однако, когда я обратился к бывшему поверенному в делах СССР Вальтеру и спросил, какой секретной агентурой он располагает, то оказалось, что почти никакой агентуры у него нет и что фактически советская миссия не имеет никакого осведомления о внутренних делах Афганистана. Тут мне помог Мархов, который уже успел по линии Коминтерна связаться с некоторыми лицами, в частности с небезызвестным афганцем и индийским англичанином Раджой Протапом, находившимся в то время в Кабуле; от него Мархов получал
Раджа Протап, или, как он себя сам называл, «Раб человечества», пользовался большим уважением у эмира Аманулла-хана.
Протап проживал в Кабуле в германской миссии, где также пользовался большим уважением. Во время мировой войны Протап был германофилом и оказывал услуги германской миссии Нидермайера, который с группой немецких офицеров пробрался в Афганистан, чтобы поднять афганские племена против англичан. В 1919 году, когда, по мнению советской власти и группы индийских революционеров, нарастала революция в Индии, было избрано народное индийское правительство в Кабуле: Протап был президентом этого правительства.
Осенью 1924 года эмир отправил Протапа через Россию и Америку для популяризации идеи паназиатского союза и для пропаганды избрания эмира Амануллы всемусульманским калифом. Протап проехал через СССР, надеясь, что дружественные отношения с советским полпредом в Кабуле и вражда к англичанам послужат ему достаточной рекомендацией в СССР. Он жестоко ошибся. Несмотря на личные рекомендательные письма полпреда, он по выезде из Москвы был высажен агентами ГПУ на одной из станций, обыскан и арестован. Только после энергичного вмешательства Наркоминдела его освободили и выпустили за границу, где он опубликовал в газетах свои злоключения. Протапа эти неприятности не обескуражили. Попав затем в Китай и Японию, он пытался снова связаться с советскими представителями, однако у ГПУ возникли подозрения, что он является японским и английским агентом, и связь с ним была прекращена. В 1929 году Протап вновь приехал в СССР и намеревался проехать в Персию и Афганистан. Так как его туда не пустили, то он остался в Москве на попечении афганского министра иностранных дел Гулам-Джелани-хана, заменявшего афганского посла в Москве, пока посол Наби-хан путешествовал с военной экспедицией по Северному Афганистану.
Я принял дела ГПУ у Вальтера. При приемке оказалось, что он имеет всего только одного агента: жандармского полковника Абдул-Меджид-хана. Его Вальтер завербовал в бытность свою секретарем советского консульства в Герате. Кроме того, для связи имелся в посольстве некий Ефендиев, персидский подданный, родом из Мешеда, по настоящей фамилии Мамедов, Измаил. Архивов и денег у Вальтера не оказалось: архивов он не заводил, а деньги успел истратить. Пришлось с этим смириться и принять от него то, что имелось. В таком же положении, по словам военного атташе Ринка, оказались и дела Разведупра, порученные тому же Вальтеру. Разведупр прислал ему для работы вместо валюты 12 каратов бриллиантов. Он их якобы истратил, но не сделал ничего для Разведупра. Впоследствии Ефендиев рассказывал, что Вальтер присвоил эти бриллианты и преподнес их своей жене.
Глава 6
Агенты и сотрудники ОГПУ в Афганистане
По приезде в Кабул моим намерением было не торопиться и постепенно знакомиться со страной и людьми для организации сети. Однако события не ждали. Через месяц после Джирги вспыхнуло восстание на юге Афганистана, известное под именем Хостинского восстания.
Первое время для получения информации я пользовался услугами Абдул-Меджид-хана, но вскоре его арестовали за отказ ехать драться с повстанцами: он был в родственных отношениях с племенем мангну и не хотел против него воевать. Пришлось опять прибегнуть к помощи Мархова.
Нужно сказать, что к этому времени взаимоотношения в полпредстве резко обострились. Старк оказался всецело под башмаком своих двух жен. Жены же, не удовлетворяясь одним Старком и ценя в нем, по-видимому, только его дипломатическое звание, искали развлечений на стороне. Внимание обеих остановилось на Мархове. Я, однако, крепко прибрал его к рукам, и по моему настоянию он отдавал почти все свои досуги работе. Обиженные неудачей женщины начали настраивать
Отношения Старка с военным атташе Ринком испортились благодаря все тем же женам, за одной из которых военный атташе ухаживал. Фактически единственным работником Старка остался Рикс, служивший с рабской верностью своему новому хозяину.
Мархов тем временем принял всю тайную коминтерновскую агентуру, в которую входила, между прочим, сикхская военная организация, державшая связь с полпредством через владельцев (членов организации) лавки с канцелярскими принадлежностями у входа в Сарыпуль-базар в Кабуле. Для иллюстраций наших отношений в полпредстве приведу следующий пример: сикхская организация как-то доставила Мархову план индийской крепости Равалпинди. Мархов, конечно, прежде, чем снести план полпреду, показал его мне. Я сказал, что этот план представляет интерес не столько для ГПУ, сколько для военного ведомства, и посоветовал дать возможность ознакомиться с ним военному атташе Ринку. Карту отнесли Ринку. Он заинтересовался ею и попросил казначея Данилова сфотографировать ее. После этой операции Мархов представил карту Старку. Старк вызвал для фотографирования ее того же Данилова, а тот, по злому умыслу или по глупости, доложил, что он уже фотографировал этот план для военного атташе. В результате вспыхнул скандал, ухудшивший отношения Старка со мной, Марховым и военным атташе.
Среди агентов Мархова был индусский мусульманин из Читрала, ярый сторонник Надир-хана. В то время Надир-хан проживал в Париже, и этот читралец жил в его загородном имении. Там его обычно навещал Мархов. Он имел большие связи на территории независимых племен и познакомил нас со знаменитыми вождями Мулла-Баширом и Падша-Гулем. Кроме того, он же дал нам несколько человек помельче для отправки на агентурную работу среди независимых племен. Мулла-Башир получал из коминтерновских денег 500 фунтов стерлингов каждые три месяца за доставку сведений о положении племен и на ведение среди них коммунистической пропаганды.
Агентом Мархова был также индус, дававший уроки персидского языка директору афгано-германского торгового общества Ибнеру. Индус, будучи связан со своей индусской колонией, давал подробную информацию о текущих событиях и обо всех членах индусской колонии в Кабуле. Агенты, информируя Коминтерн по специальным вопросам, попутно освещали и вопросы, интересующие ГПУ. Вспоминаю следующий интересный проект, пересланный мною в то время в Москву.
Видный индус, представленный нам лицом, приближенным к Надир-хану (он сейчас, кажется, назначен министром просвещения в Афганистане), просил меня отправить его в Москву. На мой вопрос «зачем?» он объяснил, что хочет научиться в Москве делать фальшивые фунты стерлингов, а затем поехать в Индию, печатать английские деньги и вести на них коммунистическую пропаганду… Не знаю, что из этого проекта потом вышло: им занялся Коминтерн, так как вопрос выходил из сферы ведения ГПУ.
Я усиленно вел самостоятельную вербовку людей для работы по линии ГПУ. После ареста Абдул-Меджид-хана я связался с его двоюродным братом, служившим в кабульской полиции, и получал через него все сведения, добывавшиеся афганской полицейской агентурой. Раджа Протап познакомил меня с Мустофи (заведующим налоговым управлением) Кабульской провинции, через которого я получал правительственные сведения. От него же я получал сведения о мусульманской Индии, с вождями которой он, по поручению Аманулла-хана, поддерживал тесную связь.