Шрифт:
Глава первая.
… г. Захаровым Ф.В. был заложен первый камень городской стены.
Под восторженные крики горожан, несмотря на полученную травму ноги, после падения на неё трёхпудового блока из песчаника, Фёдор Васильевич душевно и выразительно поздравил жителей нашего славного города с началом нового великого строительства…
На правах рекламы: Эксклюзивный Е.И.В Кощея поставщик песчаника для строительства Государевой стены, Акционерная компания «Баголопус и сыновья», предлагает горожанам
«Вестник Града Кощеева»
– Протокол заседания Особого Императорского Совета, под руководством Великого и Ужасного… Я пропущу титулы, Государь?
Кощей важно кивнул:
– Давай, Гюнтер самую суть.
– Та-а-к… ага вот, – продолжил зачитывать дворецкий с большого пергаментного листа, – начальника Канцелярии… титулы, чины, звания… угу, Захарова Фёдора Васильевича за клевету и поругание чести и достоинства, за изгаляние… как-то не очень звучит… дальше снова пропускаю – там на полстраницы грехов…
Я вздохнул и почесался. Хоть бы стульчик предложили. Стоишь тут по центру Кощеева кабинета некормленый, непоеный, да еще и физиономию надо раскаянную корчить. А мне бы в город сбегать – дел просто жуть сколько!
– Итак, – продолжил Гюнтер и торжественно повысил голос, – Фёдора нашего Захарова казнить посредством отрубания головы! Извольте завизировать Государь… Угу, теперь печать, пожалуйста… Члены Совета прошу расписаться!
Михалыч вздохнул, крякнул, вывел внизу подпись и капнул на неё горькой слезой:
– Ить как же так-то? Эх, внучек…
– А я не буду в натуре подписывать! – Аристофан скрестил лапы на груди. – Беспредел реальный!
– Рога посшибаю, – пообещал царь-батюшка.
– Ну, бли-и-ин… – Аристофан взял перо, нагнулся над листом, высунув от усердия язык и аккуратно вывел крестик. Потом подумал и добавил рядом еще два. – Уйду я на вольные хлеба, отвечаю…
– Калымдай! – вякнул царь-батюшка.
Генерал-аншеф укоризненно покачал головой, сделал быстрый росчерк и протянул перо Маше.
– У меня рыбки некормленые, – быстро проговорила наша вампирша, – перемрут же от истощения. Я сейчас быстренько сбегаю…
– Марселина! – рявкнул Кощей-батюшка. – Ну что за дисциплина?! Каждого уговаривать приходится!
– Да пишу я, пишу… – Маша брезгливо взяла перо и черканула им по листу. – Всё? Можно уже идти?
– Подсудимый, – Гюнтер повернулся ко мне, – ваше последнее слово.
– Пойдёмте обедать, а? – вздохнул я.
Нет, ну вот скажите мне, ну зачем всё это? Ещё замок полностью не облагородили, только-только на крыше столики под зонтами поставили, самое время от солнышка там укрыться с кружкой лимонада в одной руке и Вариной ладошкой в другой. В городе хлопот вообще… Даже перечислять страшно. Нет, из глобальных дел – только вопрос со строительством городской стены решить, точнее – утвердить, зато мелких проблем жуть сколько. И полицию проверить надо, и с названиями улиц определиться, к Ивану Битюгу, нашему Губернатору в его губернаторскую зайти, он очень просил. Новые жители каждый день прибывают, тоже проконтролировать не помешает. На Рыночной площади плитку выложили, а Центральную, ну, ту что у самой мраморной лестницы раскинулась, где как раз губернаторский терем, так она так и красуется утоптанной пылью. А ну как дождь? Я по грязюке лазить не собираюсь!
– Федька! – с трудом пробился сквозь мысли раздражённый голос царя-батюшки. – Федька, очнись! Дайте кто-нибудь подзатыльник этому мыслителю!
– Да здесь я, Ваше Величество, здесь.
– Отвечай!
– Без базара, Ваше Величество. Как скажете, так и будет… А вы о чём?
– И правда, тебе башку снести? – задумчиво побарабанил пальцами по столешнице Кощей. – Я ему честь оказываю, целый Совет специально создал, а он в эмпиреях витает.
– Ну, это… – я на секунду задумался. – Ну, виноват, ну оплошал, ну больше не буду… Можно уже идти, Ваше Величество?
Кощей скривил сухую рожу и сплюнул:
– Давай, Гюнтер.
– Дополнение к Протоколу номер один, – дворецкий развернул другой лист поменьше. – В связи с особыми заслугами и с учётом полного и публичного раскаянья, смертную казнь отложить на неопределённое время… Поздравляю, Фёдор Васильевич, с вас – сгущенка.
– Ага, – вздохнул я. – Всё?
– Всё, – раздражённо подтвердил царь-батюшка. – Гюнтер, пусть столярный цех сделает рамочку резную под Протокол, в тёмных тонах, разумеется. А ты, Федька, повесишь его в своей Канцелярии на видном месте! А ты, Михалыч, будешь вместо сериалов ваших, каждый ужин этот Протокол Федьке зачитыв…
– Я пойду, Ваше Величество?
– Не перебивай царя!
– Виноват… Так я пойду?
– Иди, – вздохнул царь-батюшка. – Иди ты знаешь куда?!
– Знаю, – уже на ходу пробурчал я, выходя в приёмную. – На кухню!
Вот так работаешь, вкалываешь в поте лица, ответственность непомерную на себя взваливаешь, недоедаешь, недосыпаешь систематически, а в благодарность что? Маша как-то от скуки подсчитала, что за мои два года на службе Кощея, царь-батюшка обещал мне голову снести триста семьдесят восемь раз. Через день, короче. Но вот так, чтобы приказом, да с утверждением судом народных… Кощеевых заседателей, такое в первый раз. Знаменательный день. Стоит отметить.
– Борщ или харчо, Фёдор Васильевич? – Иван Палыч застыл передо мной с большим половником в руке. – Как суд прошёл?
– Давайте борщ, Иван Палыч… Прошёл и слава богам, только время зря потратил.
Шеф-повар засуетился и через минуту передо мной исходила ароматным паром миска жирного, густого борща.
– Даже и не знаю… – вздохнул Иван Палыч, – чесночок извольте, перчик, сметанку… Вы ведь у нас не мальчик какой на побегушках, а считай второе лицо в государстве и такой фарс…
– И хлебушка… Ага, спасибо… Это царь-батюшка мне особую честь оказал на самом деле. Будь я чином пониже, так точно бы… Ух! Вкуснотища-то какая!
– Кушайте, кушайте, Фёдор Васильевич, а я вам сейчас шашлычку на второе запеку. Или осетринки?
– И бутерброд с ветчиной! – кое-как сквозь огненную, жирную, восхитительную горечь, прохрипел я. – И котлету! С сыром!
– Как вы думаете, Фёдор Васильевич, – немного смущенно протянул шеф-повар, подвигая мне кружку с клубничным компотом, – Государь не рассердится, если кроме традиционной дворцовой свадьбы мы потом с Дарьюшкой тихо в церкви обвенчаемся?
– Да пошёл он… В смысле – не обидится. Если что, скажете, я разрешил, мне уже терять нечего.