Град на холме
Шрифт:
Мельхола не ответила и осталась за дверным проёмом. В тени.
– Ты пришла за мной? – прошептал Давид. Он поднялся с ложа и привычно закутался в покрывало как в милоть. [27]
Он напряжённо вглядывался в темноту, теребя край одежды, бледнея с каждой секундой.
Не проронившая ни слова девушка осторожно вышла из тени.
Неровный свет попал на её лицо, сделав его ещё более красивым и загадочным. Тонкие вьющиеся волосы приобрели рыжевато-пламенный оттенок, а большие, как у ребёнка,
27
У бедняков верхняя одежда (милоть) могла использоваться как покрывало
Поняв, кто вошёл в комнату, Давид изменился в лице. Он словно обрадовался и огорчился одновременно. Руки опустились, а на лице проступил румянец.
Он ожидал, что из темноты выйдет кто-то другой?
«Кто?» – спрашивала себя Мельхола. Кто? Этот вопрос только подстегнул интерес к молодому телохранителю отца. В его глазах что-то было. То, что отличало Давида от всех, кто жил в Гиве и во дворце. Он не был… пустышкой, как остальные. Младшая дочь царя чувствовала это. К тому же сам отец выделял его из числа своих охранников. Давиду доверили командовать гарнизоном Гивы в отсутствие Авнера. Загадочный юноша, пришедший из пустыни. Воин, телохранитель. Музыкант. Его странные песни нравились даже отцу.
Вот только кого он ожидал увидеть выходящей из темноты?
Восприимчивое женское сердце пыталось найти в поведении Давида ответ. Но тот получался неправдоподобным. Будто Давид рассчитывал увидеть привидение… С другой стороны, такой ответ означал, что Мельхоле не нужно опасаться соперницы.
Она неожиданно поняла, что больше не боится и сделала ещё один шаг. Заглянула ему в глаза, на дне которых, как показалось, заблестели нужные огоньки.
Они уже виделись сегодня днём. Когда Мельхола гуляла по саду, то словно ощутила чей-то голос. Будто её позвали. Девушка оглянулась. Охранники отца, что стояли вдоль стен дворца, смотрели перед собой бессмысленно и пусто. Только один Давид, находившийся на террасе, пристально глядел на царевну и будто говорил про себя. Его губы двигались. Затем, когда он заметил, что Мельхола поймала его взгляд, смутился и замолчал…
– Что ты говорил тогда? – её слова, произнесённые мягким голосом, вплелись в тишину. – Когда смотрел, как я гуляю по саду?
Давид вновь смутился. Как в прошлый раз. Мельхола с удовольствием отметила это.
Он всё же собрался с духом и ответил честно:
– Ко мне… пришла музыка. Стихи.
– Ты сочинял песню, глядя на меня?
– Но… не смог закончить её.
– Потому что я обернулась? – Её голос дрогнул. Он прозвучал прерывисто. Но зато и волнительно.
– Да, царевна.
Она подошла ещё ближе:
– Прочитай их.
Давид вспыхнул румянцем и опустил взгляд. Казалось, он был не в состоянии произнести ни слова. Видя его колебания, Мельхиола продолжила:
– Ты сочинял стихи, глядя на меня. Тогда они принадлежат и мне…
Довод девушки оказался неожиданным. Он бил прямо в цель. Давид не смог ничего возразить:
– Да, царевна.
Он почувствовал себя лучше, когда она отошла в тень. И начал читать дрожащим от волнения голосом.
Я видел сон: сама печаль
Твоей походкой вышла из ночного сада
И позвала меня манящим взглядом
В свою несбыточную даль.
И будто голос твой шепнул о тонкой сказке,
Со слабым ветром, с его тихой лаской,
Принёс дыхание чужих цветов.
Вокруг был странный сон –
Без солнца, с необычным светом взгляда,
С красивой грустью неземного сада.
Дрожал в светильнике огонь.
После недолгого молчания Мельхола спросила, снова выйдя на свет:
– Почему стихи такие грустные? Почему там ночь? Мы же виделись с тобой днём.
– Я… не знаю. С тех пор как я переехал в Гиву, ко мне приходят странные стихи. Они изменились. Я ещё не привык. Не знаю. Или… я просто не дописал их.
– Эти стихи могут закончиться по-другому?
– Да, царевна, – он глядел на то, как Мельхола понемногу приближается к нему, и не мог пошевелиться.
Она посмотрела на него так, словно поцеловала:
– Тогда… может быть, получится закончить их вместе?
Его внимание поглотили большие и влажные глаза Мельхиолы. Они надвигались на него как в медленном гипнотическом сне. Давид не сумел ничего ответить.
Она остановилась, не доходя до него совсем чуть-чуть.
– Между нашими желаниями полшага, – выдохнула она и потянулась к губам Давида.
Ранним утром прибыл гонец от Авнера. Царь успел немного поспать к его прибытию. После того разговора с женой он не пошёл в покои, а долго бродил по тронному залу в тяжёлых раздумьях. Его занимали мысли о царстве. О власти, о сыне. О младшей дочери, которая могла стать жертвой обаяния молодого Давида.
Царь ничего не решил. Он слишком устал. Как-то незаметно для самого себя опустился на трон и задремал.
Он сидел так, будто не спит и смотрит под ноги. Поэтому стража ввела в зал гонца, не зная, что разбудит царя.
Суул не стал сердиться, ведь он проснулся с теми словами, что давно ждал:
– Победа, мой царь!
Победа. Авнер вновь одержал её.
Царь открыл глаза и увидел, что вестник стоит на коленях. Позади него двое стражников. За дверями столпились придворные, не решающиеся войти, но желающие услышать новости. По их толпе прокатился довольный гул. Он стих в ожидании слов царя.
– Встань, – произнёс Суул усталым бесцветным голосом. – Накормите его. Отведите в царские комнаты. Сегодня он будет отдыхать там.
Сон вновь поборол царя, и он, движением руки, прогнал всех прочь…
Через три часа, когда солнце поднималось к зениту, с площади донёсся шум. Суул вышел на балкон. Вероятно, там, с другой стороны дворца, собирался народ. Чтобы увидеть, в чём дело, нужно было перейти во вторую половину дворца.
Царь хлопнул в ладоши. К нему тотчас подбежали двое охранников.