Град Петра
Шрифт:
— Запали-ка! Не разберу.
Из пяти свечей, воткнутых в хребет серебряного кита, секретарь зажёг две. Велено экономить. Полдень уже, а темно, канал от ненастья чёрен.
«Кудерный мастер Иван Пижон» — значится в челобитной. Завивал министров датского двора. Ныне изъявляет желание ехать в Россию.
— Слышь, Ефремка! — негодует посол. — На солдат, что ли, парики нацепим? Ух, молодцы кудрявые! Страсть испугают шведа!
Откинул листок, взял другой. Петра Паланде просьба, мастера кружевного дела.
— Парики да кружева... Эдак воюем... Саранча на наши хлеба...
А царь пеняет — в
— Кружева, цветочки... Ягодки соберём ли? Разрешит ли Карл [4] ? А это кто таков? Тут курица набродила — на-ка, читай!
— Степан Лубатье, багинетчик... Штыки евоного изделья всюду похвалены.
— Привирает небось...
4
Карл XII (1682—1718) — шведский король с 1697 г., полководец, проводивший агрессивную политику.
Однако не чета тем дармоедам. Не цветочник. Хвастлив только. Всюду похвален... В целом свете, что ли?
Тянуло обратно в мыльню. На канале Христиансхавен стукались бортами суда, а чудилось — бьют в хилую стену посольства.
Ефрем принёс чарки, ушёл в погреб за водкой. Измайлов оглядел накрытый столик. Назначена аудиенция. С мастерами, с подлым званием, речь короткая, а господина Трезини [5] нужно принять с честью. Дворянин всё же...
Ефрем отшатнулся, открыв дверь, — так быстро, смело вошёл человек невысокого роста, лёгкий, в помятом коротком кафтане.
5
...господина Трезини... — Трезини Доменико (ок. 1670—1734) — архитектор и инженер, уроженец Швейцарии, с 1703 г. работал в России; постройки Трезини выполнены в духе раннего русского барокко: Летний дворец Петра I (1710—1714), Петропавловский собор (1712—1733) и Петровские ворота (1717—1718) Петропавловской крепости, здание Двенадцати коллегий (1722—1742) в Петербурге и др.
— Припадаю к стопам светлейшего князя, — пропел он бойко немецкие слова.
Посол ответил с подобающей учтивостью. О господине архитекте наслышан и ждал со дня на день.
Потом замолчали оба. Гость уставился на икону и смешно заморгал, ослеплённый золотым окладом с каменьями. Обвёл взглядом лавки по стенам, сундук, окованный фигурным железом. Подивился на бочонок в углу, с ковшом на крышке, — квас-то и вовсе в диковинку.
Убранство отчее, боярское. Измайлов привёз его с великим бережением, сохранил упрямо. Прослыл в датской столице живым куриозом. Выделялся и обличьем — скулами, азиатской желтоватостью кожи, подсушенной годами. Род Измайловых — от татарских ханов. Помня об этом, посол порою, забавляясь, то коварно щурился, то картинно свирепел, изображая необузданного восточного владыку.
Сейчас взирал на гостя испытующе. А тот словно забыл про хозяина. Встрепенулся, пальнул чёрными точечками глаз прямо в лицо. Измайлов дёрнулся недовольно — столь ощутимо стало любопытство.
— Прошу подкрепиться с дороги, — сказал поспешно, деревянным голосом. Подняв чарку, смутился. — Простите, мой господин... Запамятовал имя вашего суверена.
Не забыл, а не знал никогда. По справке происходит архитект из некоего Астано, роду шляхетского. Где Астано — шут его ведает! Должно, герцогство итальянское.
— Мы не признаем суверена, ваша светлость.
— Отчего же?
— Мы швейцарцы.
Колют, дерзят точечки глаз. Про швейцарцев послу ведомо — шальной народец. Забились в непролазные ущелья, никого не почитают. Надёжны так же мало, как, например, запорожские казаки.
— За Швейцарию, господин мой.
Этикет блюсти надобно. Гость отпивал мелкими глотками, нежил чарку, нюхал водку, настоянную на чесноке. Мотнул головой, выдохнул:
— Убийственный у вас эликсир.
За царя глотнул отважней, поперхнулся.
— У нас многое убийственно, — сказал посол. — Климат строже здешнего в десять крат. А вы всё удаляетесь от ваших виноградников.
— Наш кантон на скалах. Существование скудное, светлейший князь.
Смекай — куска пожирнее ищет. Почто же нигде не прижился? В Риме хорошего уменья достиг, коли верить справке. Однако вскорости убрался оттуда. Кочевал по германским княжествам. В Дании укреплял форты на дальних островах. Стало быть, командовал работными. Гнать его не гонят, но и не удерживают...
Архитект рассеянно ковырял студень. И вдруг уронил вилку, подался вперёд.
— Когда вашей светлости угодно будет меня отправлять? Я весь к услугам.
Ишь заторопился! С чего бы?.. От долгов разве... Измайлов собрал листы договора — немецкий его список — и протянул архитекту почти сердито. Ну, хватит пустых слов, пора к делу! Посол придвинул к себе русский список контракта.
«Во имя господне, в Копенгагене, апреля в 1 день, лета 1703 года. Аз, Андрей Петрович Измайлов, оратор чрезвычайный ко двору его величества датского...»
Одна слава, что чрезвычайный... Скрытая издёвка в каждой строке, разузоренной писцом не в меру.
«Во имя и по указу его царского величества, великого князя Московского, обещаю господину Тренину, архитектонскому начальнику, родом итальянину...»
Поди-ка и полковничья лента ему припасена... Тут Тренин, а в другом месте Трезин. Бестолков стал Ефрем.
«...который здесь служил датскому величеству и ныне к Москве поедет его царскому величеству государю моему служить в городовом и палатном строении... Плата ему 20 червонных в месяц... сверх того обещаю, как явно показал искусство и художество своё, чтоб ему жалованье прибавить».
Карман вывернем для иноземца. А тут гроши считай, на свечах выгадывай...
«Обещаю также именованному Трецину, чтоб временем не хотел больше служить или если воздух зело жесток здравию его, вредный, ему вольно ехать куда он похощет...»
И опять ему червонные на подъём... Что ж, бери архитекта, Пётр Алексеич! Поглядел бы ты на него сейчас — вид имеет, будто равнодушен к твоим милостям. Положил листки на колено, зевнул непочтительно.
— Больше мы предложить не можем, — сказал посол сухо. — Его величество ведёт войну.