Град Петра
Шрифт:
— Обедай без меня.
Хотел ведь зайти, отведать заячье фрикасе, обещанное поваром-саксонцем.
— И вопияй, и вопияй...
Когда вернулся в шатёр, Брошка выскочил из своего закутка, пал на колени, изображая того страстотерпца, да так завыл, что уши заложило. Схлопотал оплеуху.
Пришёл Репнин с докладом. Фельдмаршал обрадовался: Аникита выслушает, поймёт, хоть и моложе годами. Тоже из старой московской семьи.
Аникита Иванович был спальником у юного Петра. Будучи офицером потешного полка, выделывал
— Гвардейцы палатки складывают, — сообщил Репнин. — С ночёвкой едут.
— И царь заночует?
— Намерен.
Фрикасе, изысканное блюдо, ковыряли вяло. Аникита сетовал — надо бы послать за Меншиковым. Да где его поймаешь? Прискачет в лагерь — и обратно в Шлиссельбург.
— Поймаешь, а толку что, Аникита? Мыслишь, отговорил бы?
— Берёг бы, по крайности.
— Это так...
Худо — государь один едет. Сие тревожит особенно. Неотделим Меншиков, безродный Меншиков, от особы его величества.
— Из офицеров кто с ним?
— Никого, Борис Петрович. Щепотьева [20] взял.
— Ишь, сержант...
Стали гадать: чей он? В бархатную книгу фамилия не вписана. Шляхтич захудалый... Правда, воин добрый, не впервой ему в разведку.
— Так-то, Аникитушка... Поди, сержант в генералы выскочит.
— И то... Чем не генерал!
— Меня, старика, на покой... Устал я, устал... С меня ведь втрое требует, с Шереметева, понял? Ангельски велит исполнять, не человечески... Молодого надо...
20
Щепотьев Михаил — бомбардирский сержант Преображенского полка.
— Рано тебе, — залепетал Аникита, — а я как же?.. Да полно, не отпустит он тебя.
Последнее сказано твёрдо. Фельдмаршал, похоже, этого и ждал от младшего. Вымолвил менее уверенно:
— Молодого... Хоть бы сержанта... Царь вышколит.
— Борис Петрович! Дивно мне... Я про Александра... Знает только подпись накарябать. Не стыдно? А царь терпит. Отчего?
— Спроси его! — бросил Шереметев, усмехнувшись.
— Что ты!
— А по-твоему, отчего терпит?
— Затрудняюсь, Борис Петрович. Непостижимо... Всех учит-жучит, а его, невежду...
Уже губернатором величают Меншикова. Встанем на море — и будет он управлять всеми возвращёнными землями. С трудом верится.
— Ну-ну! — прищурился Шереметев. — Так отчего?
Поднял бутылку, заговорил, разглядывая её на свет.
— А на что его учить? Сила же дана ему, силища... Выучишь себе на голову...
Наливал вино медленно, словно скупясь. Закончил почти угрожающе:
— Нам с тобой не
Распили третью бутылку венгерского. Вино тяжёлое, терпкое — от него паче туманилось будущее. Что впереди? Завёл царь сюда, на край земли, — так ужель покинет безвременно? Что уготовано войску, всей России?
«...Государь, яко капитан бомбардирский, — свидетельствует «Журнал» Петра, — с 7 ротами гвардии, в том числе с 4 Преображенскими, да с 3 Семёновскими управяся, поехал водою в 60 лодках мимо города для осматриванья невского устья и для занятия оного от прихода неприятельского с моря».
Шведы сей вылазки никак не ждали. Палить зачали запоздало, суматошно. Одно ядро упало невдалеке от царской соймы, наплескав в неё изрядно.
— Плюются, — сказал Пётр смеясь.
Он стоял на носу с подзорной трубой, жадно обшаривал берега. Долговязый Щепотьев, согнувшись в три погибели, притулился к йогам царя. Капитан бомбардирский скинул на него плащ, бросил на колени карту, и сержант ссутулился, укрывая от брызг путеводный лист. В типографии оттиснут, стало быть, важности первейшей.
— Васильев остров, — прочёл Щепотьев и ткнул рукой вправо.
Карта унизана пуговками свечного воска, тысячу раз измерена царской линейкой, истыкана царским циркулем. Поперёк шведских названий исконные русские. Нужды в подсказке нет, просто грамотность свою кажет сержант.
Не доходя Васильева — малый островок, нежилой, в мелких рябинках, означающих болото. Три деревца на нём, имени почётного не удостоен. Надпись пером накарябана — не разберёшь. Щепотьев пропустил ничтожный клочок земли молча, а царь почему-то впился в него, потом обернулся и проводил взглядом.
Болото и на Васильевом. Хилые сосны — порождение бедной почвы. Вдали лес погуще, высунулась соломенная крыша. Левый берег, видно, посуше, там скопление дворов, маковка церкви. По карте судя — Спасский погост. Селений крупных не нарисовано. А дальше к морю и вовсе безлюдье.
— Дурак же Карл! — выкрикнул Пётр. — Просили мы, верни устье либо Нарву, верни добром! Мы отплатим, город за город... Почто артачился? Теперь шиш ему... Навек наше... Сколько нашей крови Нева приняла! Святая река...
Обращался к гребцам, и те встрепенулись, ответили одобрительным гулом. И тут, словно по зову царскому, брызнуло набежавшей волной.
— Спасибо! — расхохотался Пётр. — Окропила нас...
Васильев остров отступил. Нева уже не встречала земли — лишь преграду тумана. Резвый норд-вест срывал гребни, дул в лоб, силясь загнать поток обратно в раструбы дельты. Где-то впереди — остров Котлин, закинутый вглубь залива. Царь ликовал и сыпал ругательства — ничего не выловили из серой мути голландские стёкла.