Град Петра
Шрифт:
Он помолчал, пошевелил пальцами, словно подыскивая слова. Трезини порывисто вставил:
— Наш творец решит...
Падре покачал головой:
— Нет, решит всё-таки человек. Разумением, ему присущим.
Вернувшись в свою комнату, архитектор плотно закрыл окно, выходившее на Хольменс-канал. Питейные заведения, крики и ругань пьяных матросов не утихали до утра. Доменико, взяв перо, беседовал с далёким селением у подножия Монте Роза, с роднёй.
«Здешний священник отнёсся ко мне необычайно участливо. Он благословил меня в путь и ласково ободрил. Его знакомый в Москве, падре Себастьяно, не откажется
«Известную вашему величеству, что вчерашнего дня крепость Ниеншанская по 10-часовой стрельбе из мортиров (также из пушек только 10-ю стреляно) на акорт здались».
Писал царь, писал в Москву, Ромодановскому [21] , величеству шутейному. Бывало, восседал он, князь-кесарь, на всепьянейшем соборе в кумпании насмешников. Бумажной увенчан короной, зычно возглашал глумливые акафисты. Его прежде прочих надлежало обрадовать.
21
Ромодановский Фёдор Юрьевич (ум. в 1717 г.) — князь, начальник Преображенского приказа (тайная полиция), один из ближайших помощников Петра I.
Подобных вестей в сей день, второго мая 1703 года, отправлено несколько. Столом царю служили ящик, барабан, чья-то подвернувшаяся спина. Строки получались корявые — оттого ещё, что рука от радости дрожала. «Шлотбург» — стояло внизу листа.
Столица — покамест Москва. Там канцелярии его величества, там елозят перьями дьяки, подьячие, писцы, переписчики, под благовест сорока сороков храмов. Свято блюдёт белокаменная свой календарь. А ныне праздник на Неве, у царя, так смеют ли промолчать колокола! И Пётр велит строго:
«Извольте сие торжество справить хорошенько и чтоб после соборнова молебна из пушек, что на площади, было по обычаю стреляно».
А здесь обычай поломался: сперва дали салют с крепостных валов, из шведских пушек, — троекратно. Не утерпели. Также из ружей палили — сперва по команде, а потом без удержу.
— Поражаюсь, — сказал Ламбер, — как вы тратить порох. Никакой экономия.
— Праздник, — отвечали ему.
— Нет... Неглижанс... Это есть без забота. У нас во Франция...
Дослушать было некогда — начиналось благодарение. Двор крепости от мёртвых тел, от ядер и всякого лома очищен, воинство выстроено в каре. Генералы в седых париках, с регалиями, в парадных кафтанах с золотом. Однако вскоре то сияние угасло — епанчи пришлось от непогоды запахнуть.
На плацу дымно. Ещё не догорел пороховой склад, взорванный бомбой.
Ламбер от русской мессы в восторге. Подавшись к Меншикову, шепчет в ухо:
— Шарман, шарман...
Что за шарм! Поп и певчие кашляют от дыма, норовят скорее окончить.
Для Петра молебствие длится нескончаемо. Прервал осмотр взятой фортеции, сажа с рук не отмыта, кафтан запылён. Охотнее прославил бы викторию с кесарем Ромодановским, с Зотовым [22] — потешным патриархом. По-своему
Одно омрачило Петра. Царевич Алексей, сообщили ему утром, победе не рад, стремится прочь из войска. Царь тотчас вызвал сына, спросил, правда ли это.
22
Зотов Никита Моисеевич (ум. в 1718 г.) — учитель Петра I; в 1680 г. участник заключения Бахчисарайского мира, в 1690-х гг. думный дьяк; с 1695 г, носил титул архиепископа прешпурского, всея Яузы и всего Кокуя патриарха, а также святейшего и всешутейшего Ианикиты.
— Правда, — ответил отрок, опустив глаза. — Почто люди убивают друг друга?
— Ещё что?
Сбычился Алексей.
— Ничего...
— Врёшь ведь. Недоговариваешь.
Глаза матери, лопухинской проклятой фамилии... Сын молчал. Терпенье изменило Петру.
— Никуда не отпущу. Самовольничать станешь... с дезертиром что делают, знаешь?
— Знаю.
— Не погляжу, сын ты мне или кто...
Сейчас, на молебствии, посмотрел в сторону Алексея и отвернулся раздражённо. Позорище! Напрасно зачислил Алексея в свою бомбардирскую роту. И это сержант! Мундир на нём словно балахон. Слабо следит Гюйсен. Не токмо науки надо вложить.
Надзор за воспитанием наследника — на Меншикове. Отстояв молебен, пропев с хором последние слова хвалы всевышнему, царь удержал камрата.
— Пошли Алексея шведов стеречь. Авось постыдится перед чужими, неряха.
От встречи с сыном уклонился. Пуще испортит праздник. И времени нет.
Шведы выведены за палисад, на предполье, где воздвигают шалаши — временное жильё. По условиям акорта, сиречь капитуляции, уйдут в, Выборг при оружии, с распущенными знамёнами, с барабанным боем и с пулями во рту — знак безгласной покорности. Однако не прежде, чем будет принято трофейное добро. Управиться с канителью надобно не мешкая, дабы пленных наискорейше выпроводить.
Двор крепости — словно днище огромного недостроенного корабля. Со всех сторон вздымается бортами деревянный её скелет, обшитый досками. На галереях, на лестницах кишит солдатня, занимает оборону.
Отмыкают запоры, мирно ржавевшие, отдирают присохшие двери. За ними часто пустота либо старая рухлядь, тлен. Всё равно — тянет толкнуться во все кладовые, казематы, погреба фортеции. Ощутить владение ею так, словно держишь всю, как ключ от ворот, полупудовый ключ, вручённый комендантом Аполловым.
Он из российской шляхты, речь северная, окающая. Тем более странен мундир шведского полковника на сутулых, мослатых плечах.
— Худо вы старались, господа, — сказал ему царь. — Повыше бы насест нам сготовили.
Прошёл, почитай, по всему валу — моря не видно.
— Где же выше-то? Зато не замочит тут... При отце нонешнего короля вода была большая, почти всю дельту затопило, а у нас кряду сухо.
Далеко, далеко до моря... Так велика ли цена Шлотбургу?
Обваловка, подмываемая Невой, кое-где осела. Латать да латать... Артиллерия слаба: из сотни орудий годных оказалось семьдесят девять. Ров с палисадом узок, мелок, противника сильного не остановит надолго.