Град Петра
Шрифт:
Поистине, бог в союзе с государем...
— Небываемое бывает, — твердил Пётр. Как сказать иначе о чудесной виктории? Выбить медаль, запечатлеть бой на Неве, суда, клубы порохового дыма. А надпись? Так и отчеканить — «Небываемое бывает».
Данилыч благодарил государя, заглядывая в глаза пытливо, — простил давешнее?
— Ты мне не одолжен, — сказал Пётр. — Не мне служишь — отечеству. Имел бы кого достойнее тебя — катился бы ты к...
Чуть смягчился, добавил:
— Покамест не имею... Строгаю вот тебя, стоероса.
Гонец понёс в Москву цидулу Меншикова, продиктованную писцу. Адресовано
«...Господин капитан соизволил ходить и я при нём был же, и возвратился не без счастья. 2 корабля неприятельские с знамёны и с пушки и со всякими припасы взяли...»
Размолвка с царём забыта, вожделенный градус не отнят, проставлен внизу полностью — «Шлиссельбургский и Шлотбургский губернатор и кавалер».
— Экселенц, — сказал ему Ламбер, потчуя в своей каморе бургундским. — Орден всегда носить не нужно, моветон. Надо шить на ваш кафтан имитация.
28
Арсеньевы — старинный боярский род; Арсеньева Дарья Михайловна (1682—1728) — невеста, с 1706 г. жена А. Д. Меншикова; умерла на пути в сибирскую ссылку близ Казани.
Вот оно что — в Париже плетут подобие ордена из разных нитей. Умно! Данилыч бургундское недолюбливал — кислое больно, а тут показалось приятным.
— Аплике на одежда... Это...
— Понял, — кивнул Данилыч. — Аплике... Нашей и носи каждый день.
Ламбер себе намерен заказать. Устроит и господину губернатору. Приготовит письмо и рисунок ордена — остаётся переправить в Париж с ближайшей оказией.
— Слыхать, царь Постникова посылает, — сказал Данилыч, всё больше располагаясь к французу. И губернатором величает искренне, не двоедушно, как некоторые.
Шлотбург, где думал иметь резиденцию, будет упразднён, но сейчас, на радостях, не жалко.
Военный совет собрался в трапезной комендантского дома. Капитан бомбардиров держал речь по-царски.
— Без флота чего мы стоим? Потентат, имеющий токмо армию, одну руку имеет. А коли он и флот завёл — значит, не калека, две руки имеет. Флоту здесь тесно, устье Охты для нас безделица. Мы в устье Невы встаём.
Скользят со стапелей, намазанных ворванью, линейные корабли. Распарывают воду узорчатой кормой...
— Фигура сия, — и Пётр взял, выбросил вперёд прожект Ламбера, — авантажна.
Вода расступается под тяжестью корабля, волны сходятся и вздымают его на пенистом гребне. А вокруг, по островам, — город. Адмиралтейство, золотые шпили храмов... Купецкое судно у пристани, с товарами заморскими...
— Тот не хозяин, кто замыкает горницу, а ворота оставляет открытыми. Болота зря боимся. Сильная держава и на болоте утвердиться может. К примеру, Голландия...
Разлаписто врезана в островок новая крепость, ещё безымянная. Шесть лап-бастионов — фигура, схожая с черепахой. Островок подмят весь — противник не найдёт плацдарма, годного для высадки. Протока, омывающая на северной стороне, неширока, но недостаток
Выбор царя не новость для генералов. И всё же дерзость прожекта ошеломляет. Брошен вызов капризам стихии, превратностям войны.
— Насыпать начнём немедля. Земляную крепость к зиме надо окончить. Смоет — учредим каменную. Даст бог, не смоет.
В тоне царя была властность, не допускавшая возражений.
Обсудили исполнение прожекта. Конечно, солдаты возьмутся за дело, больше пока некому. Подал голос Шереметев. Если вмешается противник, тогда как? Солдат опять в ружьё?.. По деревням пройтись, мужиков согнать — и безотлагательно. Пётр поддержал.
— Господин губернатор позаботится.
Никто, кроме царя, не представлял тогда, сколь значительно принятое решение. В «Журнале» записано кратко:
«По взятии Канец отправлен воинский совет, тот ли шанец крепить или иное место удобное искать (понеже оный мал, далеко от моря и место не гораздо крепко от натуры), в котором положено искать нового места, и по нескольких днях найдено к тому удобное место остров, который называется Люст-Еланд (то есть Весёлый остров), где в 16 день мая (в неделю пятидесятницы) крепость заложена и именована Санкт-Петерсбург...»
Царь на закладке не присутствовал. Он поспешил в Лодейное Поле, на верфь. Нужды не было Петру забить первую сваю — для него Санкт-Петербург уже существовал, наполнился жизнью, расцвёл флагами, стоял в невском устье незыблемо.
ЧАСТЬ 2
ПЕРВЫЕ СВАИ
Потомки назовут Ламбера главным зодчим возникшего града, понеже план крепости — его руки.
— Моя фортеция, мой прожект, — повторял он, довольный собой.
Меншиков посмеивался: пускай тешит себя! Авторство никому тут не принадлежит. На Заячьем воплощается образец, известный давно, напечатанный в книге — той самой, которую царь держал в опочивальне.
Трактат Блонделя, переведённый на немецкий, Данилычу не прочесть, но чертёж запомнил, авантажи шестилапой фигуры понял. Осмелится противник учинить десант отчаянный с флота, при поддержке его пушек, или переправится, взяв кронверк, через протоку, — штурм захлебнётся. Отпор получит с фронта и с флангов, огнём пушечным и ружейным. Куда ни подступись — всюду окажется в клещах, ибо пространство между бастионами на то и рассчитано, простреливается насквозь.
Одно отличает план Санкт-Петербурга от книжного — канал поперёк крепости. Нужен он для впуска судов и для снабжения водой на случай осады. И колокольня с высоким, острим шпилем — на самой середине плаца. То церковь апостолов Петра и Павла, коих царь считает своими покровителями.
Ламбер сомневался: не довольно ли будет покамест небольшой часовни? Крепость иного не требует. Если вспомнить наставления Вобана...
— Шпиль, видимый с моря, — настаивал царь. — Для купцов путеводный знак.