Град Ярославль
Шрифт:
— Ошалела, отроковица. Немедля ступай домой!
— Нельзя мне домой, люди добрые. Перевезите, ради Христа!
— Аль дела, какие за рекой? Сказывай без утайки.
Оторопь служек (молодые, задорные; на перевоз квелых не поставишь) сменилась любопытством.
— Не таясь, скажу, люди добрые. В Коровниках дружок милый умирает. Перевезите!
— Дружок? — ухмыльнулся один из служек. — Да как же ты посмела сама к дружку бегать? О таком мы и слыхом не слыхивали. Чьих будешь?
Васёнка пришла в себя. Обмолвиться о чтимых в городе родителях — предать их сраму. Служки
— Нет у меня ныне ни тятеньки, ни маменьки, ни братца родного. Всех треклятые вороги загубили. Сиротинушка я.
— Ишь ты… А денежки найдутся?
— Денежки?.. И денежек вороги не оставили. Всё расхитили.
— Тогда ступай прочь, девка. Обитель и без того оскудела. Не пускай слезу. Ступай!
Осерчала Васёнка.
— Недобрые вы люди, а еще в обители служите, скареды гривастые!
— Ах, ты приблуда. Беги, покуда цела!
— И без вас обойдусь! — загорячилась Васёнка и кинулась в реку, норовя переплыть Которосль.
— А ну стой, дите несмышленое!
Васенка (была уже по грудь в воде) обернулась и увидела пожилого рыбаря в челне, кой торопливо сматывал удилище.
— Перевезу!
Помог Васёнке забраться в челн.
— Ну и дерзкая же ты, девонька. Плавать-то хоть умеешь?
— Умею. В пруду плавала.
— В пруду, — осуждающе покачал головой рыбарь. — Да тут такие вертуны, что и здоровому мужику переплыть мудрено… Зачем тебя на другой брег понесло?
— Надо, дяденька.
И Васенка, опираясь обеими руками о борта утлого суденышка, поведала о своей беде, на что рыбарь молвил:
— Век живу, но такой отчаянной девицы не видывал. Однако ж натура у тебя… А дружка твоего милого, Первушку, я хорошо знаю. В одной слободе обитаем. Славный парень, но ныне худо ему… Провожу тебя.
………………………………………………
— Встречай гостью, Анисим.
Анисим, увидев перед собой оробевшую девушку в голубом сарафане, развел руками.
— Что-то не распознаю.
Девушка поклонилась в пояс и, залившись румянцем, смущенно и тихо вымолвила:
— Я… Я — Васёнка.
— Бог ты мой! — подивилась Пелагея. — Та самая Васёнка, о коей Первушка рассказывал?
— Та самая, — опустив голову, пролепетала девушка. Куда только девалась ее отвага!
Изумлению обитателей дома не было предела. Даже старый Евстафий, коего нелегко было чем-то удивить, и тот протянул:
— Дела-а.
Изумление еще больше усилилось, когда рыбарь поведал о том, как Васенка перебиралась через Которосль. Это всех так поразило, что на девушку уставились, как на что-то сверхъестественное, диковинное.
Воцарившееся молчание прервал Евстафий:
— Полюби ближнего своего — и воздастся. Перед оным чувством все страхи отступают. Отважная же ты, дщерь, зело отважная.
Васёнка же, оказавшись в чужом дому, среди чужих людей, настолько заробела и застыдилась своего искрометного порыва, кинувшего ее к любимому человеку, что вконец растерялась, не ведая, как ей поступить дальше, и уже отчетливо понимая, что впереди ее ждет суровое наказание,
И вдруг из повалуши, дверь, которой была открыта, она услышала тихий стон и тотчас поняла, что он исходит от Первушки. Ему плохо, ему тяжело, он нуждается в ее помощи! И все ее смятение, и дурные мысли разом улетучились.
— Можно мне к нему?
— Разуметься, дочка, — ласково произнесла Пелагея. — Пойдем, голубушка.
Солнечный луч, пробившись через слюдяное оконце повалуши, высветил бескровное, изможденное лицо Первушки; глаза его были закрыты, русые кольца волос прилипли к влажному лбу.
— Родной ты мой… Любый!
Нежные ладони обхватили лицо недужного, и тот, услышав мягкий, проникновенный голос, и почувствовав на своих щеках ласковое прикосновение, тотчас открыл глаза и счастливо выдохнул:
— Васёнка…
Глава 4
НЕ МИНОВАТЬ РАСПРИ
Аким Лагун задержался у воеводы допоздна. Никита Васильевич, собрав в Воеводской избе ратных военачальников, дворян, купцов и земских людей, высказал:
— Победа далась нам тяжко. Враг отступил, и дай Бог, чтобы Ярославль больше не испытал такого страшного лихолетья. Но ополчение надо попридержать, ибо Ян Сапега и Лисовский могут предпринять новую попытку завладеть Ярославлем, а посему о каком-либо покое надо забыть. Острог спален, да и сам Земляной город едва ли не целиком выжжен, а посему придется потрудиться, не покладая рук.
— Без хоромишек остался, — вздохнул один из дворян. — Надо подводы сыскивать, дабы лесу привезти.
Вышеславцев кинул на дворянина косой взгляд.
— Не о том помышлять надлежит. Ведаю: многие о дворах своих озаботились. Дело нужное, но обождет. Допрежь всего надо острог и башни восстановить, поелику граду без крепости не стоять. Поставим крепость — и за хоромы примемся.
Обернулся к купцам.
— Знаю ваши нужды. Немало пришлось денег из мошны вытряхнуть, дабы царика ублаготворить. А царик-то плевал на вашу дань. Лавки разорил и новыми поборами обложил. В кого уверовали? В пройдоху, ставленника алчущей шляхты! Плакали ваши денежки, впредь урок. Но калиту вновь расстегнуть придется. На работных людей, кои будут лес валить, бревна тесать и в землю их вкапывать. Немалые деньги, господа купцы.
— И без того оскудели, — хмуро изронил Григорий Никитников. — И рады бы раскошелиться, да калита пуста.
— Невмоготу, — поддержал Никитникова и Василий Лыткин.
Вышеславцев лицом посуровел.
— У меня с вас особый спрос. По цареву указу всех переметчиков надлежит взять под стражу и отправить в Судный приказ на Москву. Не ты ль Василий Лыткин да Григорий Никитников в Тушино к Самозванцу поторопились, как только ляхи Ярославлем овладели? Челом «царику» били вкупе с архимандритом Феофилом, дары Лжедмитрию преподнесли.