Град Ярославль
Шрифт:
Лица купцов побагровели.
— Не мы одни в Тушино наведались, воевода, — сухо произнес Лыткин. Он, первый купец Ярославля, Земский староста, не чувствовал за собой вины, а посему повел себя с достоинством, ибо не пристало ему назидания выслушивать.
— Ведаю! Побежали те, кому отчизна не дорога и те, кои за свои сундуки трясется. Такие люди готовы любому прощелыге служить. Народ же, у коего полушки за душой нет, грудью на защиту Ярославля встал. Этот же народ, почитай, на треть в лютых побоищах голову сложил. А вот что-то купцов я в сражениях не видывал.
— В монастыре прятались, — проворчал сотник Лагун.
Лыткин полыхнул на Акима недобрыми глазами, а Вышеславцев все также сурово продолжал:
— Работным
— В котле сварить, как купца Иоахима.
— Воистину, Лагун. Надо будет — и котел сгодится. А тебе, Аким Поликарпыч, хочу при всех сказать особое спасибо. Еще в Вологде я поставил тебя над тысячей ополченцев, и не обманулся. В Ярославле все изведали, как ты неустрашимо сражался с ляхами. Отныне быть тебе головой над всеми стрельцами и ярославскими ратными людьми, кои станут Ярославль дозирать. Будь, как и прежде, тверд, и никому не давай поблажки.
— Все, что в моих силах, воевода, — поклонился Лагун.
Возвращался домой усталый, и с беспокойными мыслями. Новое назначение ляжет на его плечи тяжким грузом. Город только-только приходит в себя. До сих пор не выветрился запах гари. По выгоревшим улицам, переулкам и слободам, возле своих пепелищ бродят изнеможенные люди в поисках оставшейся железной утвари. Неуютно у них на душе. Остались без крова, животинки, без всего того, что наживали долгими годами. А самое жуткое — многие потеряли своих отцов, мужей и братьев. То и дело встречу попадаются скорбные люди, бредущие со скудельниц, отдав поминовение на девятинах. А попадались и такие, кто находили останки близких людей под обгоревшими бревнами, оплакивали и относили тела на захоронение. Ох, как нелегко им будет! Дабы срубить избу, нужны телега и лошадь, сильные руки и сосновые дерева. Лес же издревле не дармовой. Ныне лесными угодьями завладел Спасский монастырь. Феофил поначалу упирался воеводе, взмахивал тарханной грамотой, но Вышеславцев твердо заявил: «Когда приспевает всенародное бедствие, не до льгот и прибытка. Народу надо обустраиваться, иначе и Ярославлю не стоять. Надо поступиться, отче, да и всякую подмогу выказать. Монастырь, как я ведаю, и лошадьми богат и чернецами, кои не забыли, как топоры в руках держать. Завтра же хочу зреть подводы и братию на постройке изб и крепости. Бог сторицею воздаст».
Потемнел лицом архимандрит Феофил: мирская власть — не указ монастырю, но упорствовать больше не стал: Вышеславцев — не прежний воевода Борятинский, кой в сторону обители и пальцем не мог погрозить. Этот же за челобитную «царю» Дмитрию, может, и поруху на обитель возвести.
И возведет, продолжал размышлять Аким. Рука у Вышеславцева твердая. И пожаловаться пока Феофилу некому. «Царик» застрял под Москвой, а Василий Шуйский за «челобитье» может не только тарханной грамоты лишить, но и обитель отнять, коль патриарх Гермоген на то укажет… А Василий Лыткин и в самом деле всю осаду за крепкими стенами монастыря отсиживался. С Феофилом они дружки «собинные». Все свои товары в монастырские клети перетащил и ни разу на брань с ляхами не вышел. Отговорку нашел: чресла прострелило, ни согнуться, ни разогнуться. Даже на совет к воеводе крючком пришел. Лукавит Василь Юрьич! Намедни видели его в обители, как он в трапезную к Феофилу шествовал. И сынка его Митьку в сражениях не примечали. Зятек!
С некоторых пор охладел Аким к Лыткину, и завязалось это с той поры, когда власть имущие добровольно сдали Ярославль вражескому войску. Лыткин был в числе наиболее деятельных сторонников воеводы Борятинского, ратующих за сдачу города. Не случайно его торговые склады остались нетронутыми… Не прост, не прост Василь Юрьич. Корысти своей не упустит.
Запомнился
И сговор под угрозой. Самая пора приспела Васёнку замуж выдавать, а душа к Лыткину уже не лежит.
Глава 5
ПЕРЕПОЛОХ
Едва Аким с коня сошел, как к нему бросилась Серафима.
— Беда, Аким Поликарпыч! Васёнка пропала!
— Как это пропала?
— Велела кликнуть Васёнку к обеду, но в саду ее не оказалось. Всюду с Матреной обыскались. Уж вечор, куда ж она запропастилась?
Лицо Серафимы было перепуганным и заплаканным.
— А куда Филатка смотрел?
— От него никакого проку. Видел-де с утра, а потом отправился на двор стойло чистить. Беда-то, какая, Господи!
— Буде слезы лить. Найдется!
Акиму и в голову не могло прийти, что дочь куда-то упорхнула из дома.
— Покличь, Филатку.
Но тот ничего нового не сказал:
— Дык, не ведаю. Стойло обихаживал.
— Но до обеда ее зрел?
— Зрел… Подле дома прохаживалась.
— О чем-нибудь с тобой говорила?
— Дык…
Филатка замялся, а затем высказал:
— Дык, ни о чем. Какая нужда со мной толковать? В сад побежала.
— Ступай, и обойди весь двор. Может, где под яблоней прикорнула.
— Да мы уж с Матреной под каждое деревце заглянули, — утирая кулаком слезы, произнесла Серафима.
Аким не на шутку обеспокоился. Сгущались сумерки, а о дочери ни слуху, ни духу.
— Филатка, давай-ка сходим к пруду.
У Акима мелькнула страшная мысль, что дочь в жаркий полдень решила искупаться, а затем что-то с ней в воде приключилось, и она утонула.
Обуреваемый гнетущей мыслью, отстегнул саблю, скинул сапоги и кафтан и полез в пруд. Разделся до исподнего и устремился в пруд и дворовый.
— Надо все обшарить, Филатка, дабы не думалось.
Пруд был не так уж и велик, но довольно глубок, в нем Аким вот уже несколько лет разводил карасей. Вода была теплой и ласковой, одно удовольствие окунуться в таком водоеме. Но Акиму было не до удовольствий: не приведи Господи, чтобы дочь выявилась в пруду.
Филатка же наверняка знал, что Васёнки в пруду не могло и быть. Он, как только затеялись поиски, сразу смекнул: Васёнка убежала в Коровники. Она давно воспылала любовью к печнику и, ни с чем не считаясь, улизнула к нему из дома. Ругал себя за свои слова, кои привели девушку в отчаяние, но рассказать о своем разговоре с Васёнкой побоялся, ибо вся вина легла бы на него, Филатку. Он же и подумать не мог, что Васёнка ударится в Коровники. Теперь надо помалкивать, иначе Аким Поликарпыч до смерти его забьет. Никуда Васёнка не денется, завтра домой прибежит.
Снулым вернулся Аким к резному крыльцу избы: с дочкой воистину что-то стряслось нешуточное. Но что? Не черти же ее унесли. Может, вышла из калитки, чем-то заинтересовалась и побежала глянуть. Но что могло привлечь ее внимание? Допустим, что-то и привлекло, но она должна была возвратиться в дом, а не быть зевакой до самой ночи… А может, сотворилось самое немыслимое? По слободе проезжали вологодские ополченцы (давненько не видавшие женщин), заприметили одинокую пригожую девицу, схватили ее и куда-то увезли. Так, всего скорее, и приключилось. Но это же ужасная беда!