Градгродд. Сад времени. Седая Борода
Шрифт:
Уже вне пределов поселка над рекой угрожающе нависал полуразрушенный кирпичный мост; он напоминал сросшиеся рога старого барана. Седая Борода постоял немного, глядя на мост и на плотину, которая виднелась за ним, — там начиналось то, что в эти дни называлось свободой, — и направился обратно к ограде.
двадцати минут отдыха. Слух о шотландцах казался слишком нелепым. Впрочем, путешественники, посещавшие Спаркот, рассказывали и другие, не более правдоподобные истории: о походе китайской армии на Лондон, о пляшущих в лесу гномах, эльфах и людях с барсучьими мордами вместо лиц.
Заблуждения и суеверия
В сравнении с легендой о нашествии шотландцев рассказ Сэма о странном разносчике звучал более убедительно. Как ни густы были заросли, их все же пронизывали многочисленные тропы, и по этим тропам бродили разные люди, иногда посещая и уединенный Спаркот; видели они немного — в основном то, что кое-как двигалось вверх и вниз по течению Темзы.
Да, наблюдение было необходимо даже в эти мирные дни. «Равнодушие приносит совершенный мир», — подумал Олджи, уже не помня, из какого источника почерпнул такую цитату, — даже теперь лишенная охраны деревня могла подвергнуться нападению бандитов — охотников за продовольствием — или каких-нибудь сумасшедших.
Он приблизился к пасущимся коровам, которые щипали траву каждая вокруг своего колышка. Они принадлежали к новой породе: мелкие, но крепкие, упитанные — и молодые! Нежные создания спокойно взирали на Олджи большими влажными глазами. Эти создания принадлежали человеку, но не разделяли его злую участь, и они не позволяли травам разрастаться на выгоне.
Но одно животное возле колючих зарослей куманики сильно натянуло свою привязь. Корова мотала головой, вращала глазами и мычала. Седая Борода ускорил шаги.
Судя по всему, корову мог встревожить только лежавший около куста мертвый кролик. Седая Борода подошел ближе, чтобы рассмотреть зверька. Его убили совсем недавно. Но хотя и явно мертвый, он, похоже, все-таки шевелился. Что-то тут было не так — Олджи ощутил неприятный холодок в спине.
Несомненно, кролик был мертв, и смерть его наступила от небольшой на вид ранки пониже затылка. Из шеи и заднего прохода вытекло немного крови; пурпурные глаза остекленели.
Тем не менее он шевелился. Один бок у него поднимался.
Чувство, весьма близкое к суеверному ужасу, охватило Олджи. Он невольно отступил на шаг и перевел в боевое положение винтовку. В этот момент кролик опять пошевелился, и его убийца оказался на виду.
Из-под останков кролика проворно выбрался горностай. Его буроватая шкурка была перемазана кроличьей кровью, острая мордочка, тоже окровавленная, обратилась к человеку. Седая Борода выстрелил, прежде чем маленький хищник успел двинуться с места.
Коровы испуганно отшатнулись. Фигуры, склонившиеся над грядками с брюссельской капустой, разом выпрямились, словно заводные игрушки. Птицы снялись с крыш. В караульном помещении ударили в гонг — в соответствии с указанием Седой Бороды. У хлевов собралась небольшая толпа; люди сгрудились, словно надеялись таким образом увидеть больше.
— Слепоыыры, еще панику поднимут, — проворчал Седая Борода. Но он понимал, что сам совершил ошибку: горностая можно было убить и прикладом. Звук выстрела всегда вызывает тревогу.
Группа наиболее бодрых шестидесятилетних сельчан с дубинками разнообразных ферм уже направлялась к нему. Несмотря на раздражение, Седая Борода
— Все в порядке! — закричал он, махая руками над головой, и пошел навстречу людям. — Все в порядке! На меня напал один горностай, только и всего. Можете расходиться.
Среди сельчан оказался Чарли Сэмюелс, крупный человек с желтоватым лицом. Он вел на поводке своего ручного лиса, Айзека. Чарли жил по соседству с Тимберлейнами и в последнее время все больше зависел от них, потому что прошлой весной у него умерла жена.
Он выступил из толпы и поравнялся с Седой Бородой.
— Весной мы соберем еще лисят, и приучим их, — сказал Чарли. — Они нам помогут управляться с горностаями. Да и крыс больше стало, в старых домах гнездятся. Похоже, горностаи их гонят, вот они и полезли к людям. А лисы — они и с крысами разберутся. Не так ли, Айзек?
Все еще злясь на себя, Седая Борода двинулся дальше вдоль изгороди. Чарли увязался за ним, сочувственно храня молчание. Лис грациозно шествовал между ними, опустив пушистый хвост.
Остальные еще немного потоптались в нерешительности на поле. Потом одни стали успокаивать коров и рассматривать убитого горностая; другие разошлись по своим дворам обсуждать происшествие с соседями. Темные фигурки с белыми макушками виднелись на фоне потрескавшихся кирпичных стен.
— Им будто уже и досадно, что ничего не стряслось, — нарушил молчание Чарли. Упругий вихор рос у него надо лбом. Когда-то этот чуб имел соломенный оттенок, но он побелел так давно, что белизна уже казалась его естественным и первоначальным цветом, а соломенный оттенок приобрела кожа.
Волосы у Чарли никогда не падали на глаза, хотя постоянно выглядели так, будто он только что энергично встряхнул головой. Но энергичное встряхивание претило его натуре, которая обладала, скорее, качествами камня, а не огня. В прошлом на долю Чарли выпало немало трудных испытаний, что заметно сказывалось в его поведении. Такая же особенность была у Седой Бороды. Это и сближало двух пожилых людей, внешне совершенно несхожих.
— Люди не любят беспокойств, но без развлечений им скучно, — продолжал Чарли. — Странно: после твоего выстрела у меня десны заболели.
— А у меня уши заложило, — признался Седая Борода. — Как думаешь, на мельнице старики переполошились?
Он заметил, что Чарли смотрит в сторону мельницы, очевидно пытаясь разглядеть там Крота и его приспешника, «майора» Траутера.
Поймав взгляд Седой Бороды, Чарли глуповато усмехнулся и сообщил:
— А вот и Джеф Пит пришел узнать, что тут за шум.
Они вышли к извилистому ручью, пересекавшему просеку. На его берегах белели свежие пни срубленных буков. Навстречу шагал косматый старик Пит. На плече он нес палку, с которой свешивалась тушка какого-то животного. Хотя некоторые сельчане иногда отваживались немного удалиться от своих домов, только Пит бродил по диким зарослям в одиночку. Спаркот не был для него тюрьмой. Этот угрюмый одинокий человек ни с кем не водил дружбы и даже здесь, среди полупомешанных людей, считался сумасшедшим. Лицо его, изборожденное морщинами, словно кора ивы, производило весьма странное впечатление; маленькие глазки не знали покоя, как будто две рыбки метались под черепной коробкой.