Граф Феникс

Энгельгардт Николай Александрович

– Я говорю ясно, но твой разум дремлет и не может меня понять. Ты красавица, и я одарен способностями, знаниями. И что же, нам нет места под солнцем. Все лучшие места заняты по праву рождения! По праву рождения, ха! Но мне известно происхождение всех вельмож Европы. Кто из них истинный сын своего отца? Никто. Чаще всего это сыновья сильных телом плебеев, с которыми сходились их аристократки-матери, неудовлетворенные бессильными и холодными ласками старых развратников-мужей, которым продали их юность. И эти выродки наследуют титулы, замки, земли, чины, все! Я сын своего отца. Мы – плебеи, поэтому в наших семьях, если только мы их заводим, родятся наши истинные дети. И

что же? Они остаются ничтожествами на всю жизнь. Они могут быть великими писателями, учеными, художниками. И все-таки только прислужники аристократов. Можно ли это терпеть! Я знаю двух родных братьев, сыновей выездного лакея. Один так и остался лакеем, потому что рожден отцом от законной, честной плебейки-жены. Другой же родился в блуде от графини, однако он считается законным сыном старого графа, наследовал его титулы, он посланник! Вот в чем возмутительная несправедливость! Итак, надо уничтожить все титулы, все привилегии, провозгласить полное равенство, и пусть первенство дается не по происхождению, а по знаниям, гению, труду! «Проклят сын блудницы», сказано в Писании. Проклята аристократия, рожденная в блуде.

– Так легко это сделать! Так и позволят аристократы уничтожить их титулы и привилегии! – сказала с иронией Лоренца.

– Сколько раз я пытался разбудить в тебе гордость! Напрасно. Но я тебе говорю и повторяю: время близко, у дверей. Аристократы сами откажутся от своих прав и привилегий и провозгласят равенство.

– Этому никогда не бывать!

– А не захотят сами, то их заставят! Знаешь басню? У стены стояла лестница. И верхние ступени кичились перед нижними. Мимо проходил человек. Схватил лестницу и перевернул. Первые ступени стали последними, а последние – первыми.

– Кто же этот человек? Уж не ты ли?

– Да, я. Иаков видел лестницу, восходящую вершиной в небеса. Он не поднялся по ней. Но потом он боролся с самим Ягве и победил его. Тогда вершина лестницы наклонилась к земле, верхнее стало нижним, Иаков стал Израилем. Я еще человек, но буду Израилем, борющимся с Богом.

– Я знаю, что твой дед из евреев, но неужели ты думаешь бороться с самим Господом Богом? – презрительно спросила Лоренца.

– Не только думаю, но уже борюсь. Да, борюсь с жрецами, с попами, которые учредили на земле касты, благословляют тиранов, помогают богачам давить бедняков!

– Борись с кем тебе угодно, а я просто обращусь к этому добренькому старичку, директору здешних театров, который стучал молотком в прошлый раз. Я знаю, что он все сделает, если попрошу его хорошенько. Поступлю в здешнюю труппу и буду жить не хуже других певиц! И ты мне больше не будешь нужен.

– Не смей этого делать! Горе тебе, если посмеешь! – яростно крикнул Джузеппе. – Габриэлли уже подозревает нас в этом намерении, и мы нажили в ней злейшего врага. Мне говорила ее карлица, Грациэлла!

– За которой ты старательно ухаживаешь? Мне вот лень только встать с этой софы, лень бороться с тобой, все мне противно, весь свет, этот обман, интриги. Только поэтому я и подчиняюсь тебе, – сказала женщина.

– И правильно делаешь! – отрезал Джузеппе. Лицо его налилось кровью от гнева, глаза смотрели мрачно и подозрительно, лоб изрыли морщины, резче обозначились складки около надутых губ. Он казался сейчас старым и безобразным.

Громкий стук у входа прервал беседу супругов.

ГЛАВА XXII

Слуга и господин

– Кто там? – сердито спросил Джузеппе, подходя к двери, закрытой на ключ, толстую задвижку и еще подпертую сучковатым поленом.

– Это я, Казимир! – раздался приятный и робкий голос. –

Ваша милость приказали мне прибыть сегодня.

– А, любезный Казимир! – мгновенно меняя тон на ласковый, ответил хозяин. – Очень рад, что вы пришли. Я только что прогнал всех моих людей – негодных русских воров и пьяниц, и вот вынужден сам вам открывать.

Говоря это, он отбросил ногой полено, отодвинул задвижку и открыл дверь. Казимир вошел, низко кланяясь.

– О, вы трудились для меня! Позвольте мне самому за собой закрыть, – сказал молодой человек и, повернув ключ и задвижку, с некоторым недоумением посмотрел на валявшееся здесь сучковатое полено.

– Помещение временное и занято мной с тем, чтобы роскошью обстановки не испугать бедняков, которые ищут исцеления своих недугов! – говорил хозяин, проходя в приемную комнату. – Мне ничего не стоило бы, – продолжал он, садясь на один из простых табуретов, – нанять или купить роскошный палаццо на набережной Невы, прекрасно его отделать, нанять толпы прислужников. Но сами скажите, любезный Казимир, пошли ли бы тогда страждущие бедняки к моему порогу? Да, я даже прогнал нанятых было мною русских слуг, главным образом за то, что они стали взимать поборы с приходящих ко мне больных и притеснять неимущих. И вот, любезный Казимир, первое условие, если хотите служить у меня: вы должны быть вежливы, предупредительны и кротки с каждым больным, бедно одетым, угнетенным лишениями, униженным скудностью, преследуемым ударами судьбы!

– О, господин, – воскликнул Казимир, – я сам бедный человек, преследуемый несчастьем! Я понимаю положение бедняка и гонимого судьбой! Будьте уверены, что в точности исполню ваши желания.

– Прекрасно. Но по отношению к богачам и их дворецким или камердинерам вы должны держать себя совершенно иначе. С ними вы должны быть совершенно независимы, держать себя гордо, давая понять, что безвозмездный врач не нуждается в их золоте.

– Очень понимаю! Очень понимаю! Я сам урожденный шляхтич и, хотя беден и вынужден наниматься слугой, не лишен благородства чувств и много страдал от высокомерия здешних бар и их жирных слуг. Меня даже ни за что били, – со слезами в голосе признался бедный шляхтич.

– О, с той минуты, как вы поступили ко мне на службу, если только кто-либо осмелится вас оскорбить, скажите мне, и я накажу его жестоко! Вельможи пытаются относиться ко мне с пренебрежением. Так, князь Потемкин прислал на днях за мной камердинера с экипажем…

– Сам князь Григорий Александрович Потемкин! – всплеснул руками Казимир.

– Да. Кажется, он здесь первейшее светило?

– Но я отказался ехать по первому зову. Дело в том, что ребенок племянницы Потемкина, княгини Голицыной, очень болен…

– Ах, гуманно ли отказать в помощи больному младенцу! – поднимая глаза к небу, сказал чувствительный Казимир.

Безвозмездный врач взглянул на него особым своим бегающим мышиным взглядом.

– Вы не знаете, любезный Казимир, всех сил и средств герметической медицины, которыми я обладаю. Мне не надо видеть больного. Могу лечить его на расстоянии, даже так, что ни сам больной, ни его близкие об этом и не узнают. Так, во все стороны света посылаю я через неких воздушных служителей исцеляющие токи! В эту минуту в различных частях Европы и Америки до тысячи страждущих на моем попечении. Но об этом вам еще рано знать, – прервал он свою речь, заметив выражение некоторого робкого недоверия на бледном и тонком лице бедно одетого и тощего Казимира. – Я сказал о ребенке Голицыной. С супругом ее, князем Голицыным, я встретился затем на вечере у сенатора Елагина. Там были избранные лица: Гагарин, Куракин, Мещерский…