Граф Феникс
Шрифт:
Все «гатчинское» не нравилось государыне, и она в данном случае осталась себе верна. Но сотрапезники ее, до тех пор восхищавшиеся анекдотом с Калиостро, дрессированным ослом и треугольной шляпой, не могли не согласиться с замечанием императрицы.
Гатчинская шутка цесаревича Павла Петровича была грубовата.
ГЛАВА LXXV
«Золотой путь»
Путь из Петербурга в Петергоф, по которому некогда Екатерина шествовала во главе гвардейцев, добывая себе российскую корону, был любимым дачным местом ее вельмож. Но построенные ими здесь дачи скорее достойны были именоваться загородными дворцами, поражая изяществом архитектуры.
Эти дачи-дворцы с усадьбами возвышались по обеим сторонам широкой, гладко укатанной и посыпанной песком дороги, где с утра до ночи сновали экипажи. Так как в садах многих вельмож ежедневно бывали бесплатные празднества, а на дачах за обеденный стол можно было попасть любому офицеру и дворянину, то и пешеходов на Петергофской дороге всегда хватало.
Местность вокруг дороги соединяла первобытную красоту северной природы с ухищрениями садоводства и искусственных древесных насаждений.
По обеим сторонам «Золотого пути», как чудесные виденья, возникали прекрасные здания, и казалось, что попал в какую-то неведомую страну, тем более, что сады, парки, пейзажи переносили то в Италию, то в Голландию, то в Сан-Суси и Версаль, то в Виндзор. Чудесное творение безграничной власти и неисчерпаемых богатств вельможного века Северной Астреи, где ты? Куда исчезло? Не осталось от тебя никакого следа.
Светлым августовским днем 1779 года, когда государыня с фаворитом Корсаковым направлялась на дачу обер-шталмейстера Льва Александровича Нарышкина, все цвело и красовалось вокруг, как бы олицетворяя собой счастье великой монархини.
Екатерина всегда была в особенно приятном расположении духа, когда ехала по Петергофской дороге. Улыбка не сходила с ее уст, и голубые глаза с какой-то сладкой задумчивостью любовались прелестными пейзажами.
«Золотой путь» открывался на границе города у так называемого выгонного рва, по зеленому берегу которого всегда бродили гуси и овцы жителей прилегавшей столичной окраины. Далее расстилался городской выгон с частью обнесенных изгородью заповедных лугов. На выгоне паслись стада, и эта мирная картина сразу переносила в сельскую идиллию. Девушки и парни из пригородных слободок, взявшись за руки, водили здесь с песнями хороводы, а любители из мелкого чиновничества с самоварами приезжали на сенокос. Затем появлялась великолепная усадьба графа Строганова с английскими садами. Далее, за дачей генерала Чичерина с башнями, рвами, подъемными мостами, наподобие мрачной средневековой крепости, находилась дача молодого вельможи графа Скавронского, мужа племянницы светлейшего Екатерины Васильевны Энгельгардт, фрейлины государыни.
На седьмой версте стоял известный еще со времен Петра Великого «Красный кабачок», славившийся вафлями, деревянными горами и картежной игрой с прелестницами в бриллиантах, шелках, кружевах, атласе и бархате.
Государыня кивала благосклонно хозяину кабачка, с низкими поклонами встречавшего и провожавшего, стоя на крыльце своего заведения, императрицын экипаж.
Вскоре за кабачком и должна была показаться дача Льва Александровича Нарышкина «Левенталь», или «Га! Га!»
ГЛАВА LXXVI
Окольная дорожка
От Петергофской дороги дача была отделена парками. У фигурных металлических ворот с гранитными колоннами, на верхушке которых львы держали фонари, стоял сам хозяин в сопровождении дворецкого и толпы скороходов.
Государыня, въехав в ворота, приказала остановиться. Она пожелала пройти пешком боковыми дорожками к даче, как обычно любила, приезжая в «Левенталь». После дороги приятно было пройтись и немного размяться.
Лев Александрович поспешил лично отворить дверцу кареты и помог гостье выйти.
Екатерина ласково поздоровалась с ним, подала ручку для поцелуя. Она любила его за неистощимую веселость и остроумие. Вышел и «Пирр, царь Эпирский». Карета и въехавшие за ней экипажи с кортежем императрицы двинулись по главной, прямой аллее к даче, предшествуемые и сопровождаемые скороходами в крылатых шапочках и с кадильницами в руках.
Затем Екатерина изволила идти пешком по вьющейся среди деревьев и кустов приятной дорожке. По сторонам ее открывались лужки, холмики, мелькали беседки, статуи, мостики через прихотливо вьющиеся ручьи. Потом начался более глухой парк, и деревья стали тесниться к дорожке.
В приятных остроумных шутках с Львом Александровичем государыня незаметно углублялась в чащи парка; казалось, дорожка все дальше уводила высокую гостью от дачи, где предстояло торжество в ее честь.
– Послушай, Лев Александрович! – сказала Екатерина. – Куда ты изволишь меня вести? Знаешь ли, сам расположение своих парков?
– Действительно, государыня-матушка, – с тревогой отвечал Нарышкин, – не вышло ли греха? Может быть, не в ту сторону свернул.
– Если так, то не возвратиться ли уже назад? – спросил Корсаков.
В самом деле, по обеим сторонам дорожки высились седые кряжистые великаны – ели и сосны; между ними лежал неубранный валежник и бурелом.
– Куда же это вы меня завели, почтеннейший арлекин? – говорила Екатерина, не изменяя царственному добродушию.
Вдруг лес расступился. Открылась живописная местность. Прямо среди цветников виднелся хорошенький домик с открытыми окнами и дверями. В нем стояли стол, кресла. На столе были фрукты в серебряных вазах, прохладительные напитки в кувшинах.
«Прирожденный арлекин», Лев Александрович остался верен жившему в нем демону всевозможных розыгрышей и остроумных неожиданностей.
– Извольте войти, государыня-матушка, – говорил он, – в сей приятный домик, отведать фрукты и отдохнуть. Путь же, нами пройденный, есть символ.
– Но чего? – милостиво улыбаясь, говорила Екатерина, входя.
– Дикая часть парка означает Россию в том виде, в каком до золотых дней вашего правления она была. Сей же домик ничего не означает, кроме того, что в нем можно приятно отдохнуть.
– Вечные чудачества! – заметила императрица. Отведав фруктов и прохладительных напитков, она пожелала ознакомиться и с другими затеями «Левенталя». Теперь путь шел среди приветливой долины, где зеленые газоны пестрели разнообразными цветами. Вдруг государыня услышала пастушью свирель. Следуя на ее звуки, подошла к холму, покрытому кустами, осыпанными розами. На верху холма стояла хижина, крытая соломой. По склону холма рассыпалось стадо, пастухи и пастушки рвали цветы; то были девицы и молодые люди лучших фамилий.