Граф и Анна
Шрифт:
А ф р о д и т а (с досадой). Ну да, как бы не так! сундук этот совершенно пустой; в нем нет ничего, кроме старого, давно уже истлевшего хлама.
Г р а ф. Вы ошибаетесь, мама, сундук этот полон бесценных сокровищ!
А ф р о д и т а (зло). Да что ты такое говоришь, полоумный? какие сокровища, одна лишь бумага, давно пожелтевшая и покрытая пылью!
Ставит стакан на стол, грузно уходит в комнату, гремит там вещами, и возвращается с небольшим, окованным железными полосами сундучком; с шумом ставит его на пол, открывает,
Вот оно, твое сокровище, идиот! Вот они, твои бесценные и ладненькие перстеньки, твои дублоны, червонцы и золотые цепочки; можешь забирать их себе, подавись ими, несчастный придурок!
Г р а ф бережно поднимает рукопись, сдувает с нее пыль, прижимает к груди.
С т а р и к неожиданно бросается к сундуку, припадает к нему, целует открытую крышку, замирает на какое-то время.
С т а р и к (после паузы, поглаживая дрожащими пальцами крышку и бока сундука). О мой старый, матросский, на долгие годы забытый сундук! о мое старое, на долгие годы забытое прошлое: моя веранда, мой дом, мой ребенок, мое внезапное бегство отсюда; бегство, из которого не вышло ровным счетом ничего путного. (Поднимает глаза на Г р а ф а.) Да, Граф, да, я – твой отец; тот самый непутевый отец, который бежал отсюда в надежде на лучшую жизнь, – оставив позади дом, жену и ребенка, оставив даже свой матросский сундук, – и который возвращается теперь к тебе в образе старого, ни на что не годного оборванца; прости меня, сын, прости, и не суди слишком строго; я не нашел за морем тот сказочный рай, о котором мечтал, и вынужден вновь возвратиться в дом, из которого когда-то ушел.
Г р а ф. Не мне тебя судить, отец, ты поступил так, как должен был поступить.
К р а с а в ч и к (весело). Все к лучшему, Афродита, и не с моей ли легкой руки ты вновь обретаешь семейное счастье? (Поднимает кверху стакан.) За это надо обязательно выпить! (Пьет, обменивается понимающим взглядом с А н н о й.)
А ф р о д и т а (равнодушно). Бывает и не такое; недаром мне нынче ночью снился гроб, полный доверху блестящего жемчуга.
А н н а (весело). Это, Афродита, к перемене погоды!
К р а с а в ч и к (так же весело). Или к покойнику! (Указывает на К у б ы ш к у.)
С т а р и к. Или к концу грустной истории.
Г р а ф. Да, это к концу, который, возможно, станет началом; ты, милый Старик, возвратился в свой заброшенный дом; настал мой черед покинуть его.
С т а р и к (протягивая к Г р а ф у руки). Не делай этого, Граф, умоляю, не делай! не слушай моих прошлых призывов; пройдет много лет, и ты вновь возвратишься сюда, – таким же старым, больным и бездомным, таким же безумным, как я, твой блудный отец; таким же лишенным имени персонажем; Старик, пришедший неизвестно откуда, – вот, как будут
Г р а ф. Поздно, отец, уже слишком поздно что-либо менять и переписывать заново; все линии этой пьесы сошлись в одной точке – здесь, на веранде, в душный и жаркий весенний вечер; точно такой, какой был тогда – девять лет назад, возможно даже день в день. (Проводит рукой по глазам, потом лихорадочно листает рукопись пьесы, находит последнюю страницу, несколько мгновений молчит, затем начинает читать вслух.) Итак, я вспоминаю его, тот солнечный день, когда мы с Анной, счастливые и беззаботные, вернулись домой, – вот сюда, на эту веранду (делает жест рукой); мама, как всегда в последние дни, была очень хмурая и сердитая; она очень досадовала на отца, который посмел покинуть семью, и бросил ее на съедение местным кумушкам; у которых, впрочем, немного ранее произошли те же самые неприятности. (Отрывается от чтения, смотрит на персонажей.)
А ф р о д и т а (гневно). Щенок, да как ты смеешь обсуждать нашу личную жизнь? (К р а с а в ч и к у.) Заткни ему глотку, будь мужчиной, иначе он, чего доброго, действительно перестанет быть идиотом! иначе все мы, чего доброго, действительно провалимся в тартарары!
Г р а ф (продолжает чтение, делает предостерегающий жест в сторону К р а с а в ч и к а). Итак, мы с Анной вернулись сюда, на веранду. Мама, как всегда в последнее время, была хмурая и зла на весь белый свет. Она сразу же бросилась на меня и на Анну, называя маленькими попрошайками и бездельниками; которым, вместо того, чтобы собирать цветы на полянах и забавляться среди зеленой травы, представляя себя сказочными принцами и принцессами, следовало бы подумать о своей будущей жизни. Она говорила очень много и очень сердито, и я, чтобы как-то ее успокоить, подошел к этажерке (смотрит на этажерку, кладет на нее рукопись пьесы), и взял в руки мамину гипсовую свинью; смешную мамину куклу, в животе у которой постоянно что-то урчало (берет в руки гипсовую свинью). Потом неожиданно, словно бы подталкиваемый кем-то извне, скорее из озорства, досадуя на непрерывную мамину брань, разжал пальцы, и…
Разжимает пальцы, и гипсовая свинья с треском падает на пол, расколовшись на мелкие части и разбрасывая по сторонам кучи разных монет.
(С просветлевшим лицом.) Всего лишь разбитая гипсовая свинья, и в этом заключено все мое злодейство и сумасшествие!
А ф р о д и т а затуманенным взглядом смотрит на пол, подходит, качаясь, к креслу, падает в него, и застывает, закинув голову кверху. Потом начинает смеяться.
П р и с у т с т в у ю щ и е смотрят на А ф р о д и т у с испугом и сожалением.
Все громче и громче непрерывный смех А ф р о д и т ы.
К о н е ц
1998