Граф Карбури – шевалье. Приключения авантюриста
Шрифт:
– Понял, Ваше Величество…
Императрица удовлетворённо кивнула.
– Беру я тебя на службу к себе. Знаешь ли ты сего важного мужа?
Грек впервые поднял голову и, взглянув вскользь на Бецкого, заговорил скороговоркой, путая русские слова с французскими…
– Кто не знает Ивана Иваныча Бецкого? Генерального директора Конторы строений, президента императорской Академии художеств, главного попечителя императорского Воспитательного дома, главного директора Шляхетного корпуса, Главного попечителя Общества благородных девиц….
Императрица замахала руками.
– Довольно, довольно! Хитёр, всё узнал… С сегодняшнего дня Иван Иваныч для тебя и начальник, и отец родной… – Здесь она намеренно перешла на французский язык, чтобы грек совершенно точно понял то, что ему предназначено сделать в будущем. – А нужен ты мне вот зачем. Жду я к зиме ваятеля знаменитого из Франции, будет он по заказу моему в Санкт-Петербурге
В глазах иноземца вдруг вспыхнул огонь. Весело и восторженно он упал на колени перед императрицей.
– Понял, Ваше Величество!
– Ну, и слава Богу, что понял. Отныне, будешь ты себя называть «шевалье де Ласкари»… Чтобы люди наши тебя узнали, поначалу послужишь несколько в полевых войсках в чине капитана… Немалый чин, между прочим, поскольку у нас в армии порой капитаны состоят в этом чине с последней прусской войны… А после ты, Иван Иваныч, его к себе в адъютанты возьми… И приставь его к своим механикам академическим, пусть его своему делу поучат… Должен он и руками кое-чего уметь…
Бецкой понятливо закивал.
– Приставлю, Ваше Величество… Есть у меня в мастерских парень один, воспитанник полковника Мелиссино Петра Иваныча… Вот уж воистину – голова и руки из чистого золота… Он и в Придворных театрах механиком служит, всякие провалы и превращения придумывает…
– Значит, приставишь к нему шевалье нашего, а сам проверяй почаще, многому ли научился механик твой новый… – И продолжила, обращаясь к Ласкари, словно и не видела, что он по-прежнему стоит перед ней на коленях. – Жалованье будешь согласно чину своему получать. Хорошо будешь служить – чин быстро расти будет, я своих людей не обижаю. Ну, а пока у тебя в одном кармане смеркается, а в другом заря занимается, сыщу тебе невесту из богатой семьи купеческой. Сама тебя просватаю – мне не откажут… Коли будешь исправен и ловок – всё хорошо будет. Ну, а провинишься чем, али сболтнёшь чего лишнего – пеняй на себя.
– Понял, Ваше Величество.
У него даже голос срывался от счастья.
Неприхотливый и неизбалованный французский ваятель Этьен Морис Фальконет собирался в Россию недолго. Он только очень боялся забыть что-нибудь нужное или потерять что-то по дороге. Мари Анн, его весёлая юная помощница, посмеивалась над его страхами, но внимательно следила за сборами, сама бережно упаковывала и мелкую скульптуру учителя, и его рисунки, и даже личные вещи. Получилось немало – целых двадцать пять ящиков. Впереди была неведомая страна, незнакомые люди, чужой язык, и – необычная работа, ведь Фальконет до сих пор занимался только декоративной и камерной скульптурой. Да и само путешествие в Россию было делом нешуточным. Ехали долго, очень долго, но рано или поздно любая дальняя дорога подходит к концу.
Две дорожные кареты – мужчины впереди, женщины следом, а позади повозка, доверху гружённая ящиками и сундуками, – это и был поезд Фальконета.
Поздняя осень уступать дорогу зиме не хотела: мокрый снег, падая на землю, тотчас же таял. Разбитая дорога не позволяла ехать быстро, колёса то одной кареты, то другой увязали в грязи, кучера объединяли усилия, а попутчики терпеливо дожидались друг друга, чтобы снова двинуться в путь.
В первой карете ехал сам Фальконет. И хотя он был возбуждён, ожидая окончания долгого пути, всё же с опаской поглядывал в окно, отодвинув тяжёлую занавеску. По обеим сторонам дороги тянулся густой хвойный лес, у подножия которого сцепился голыми ветвями непролазный кустарник, дорожная колея тянулась на запад, а впереди опускалось к земле большое осеннее солнце.
Из лесу вышел огромный лось, он стоял у самой дороги и спокойно смотрел на проезжавший поезд.
Первым заметил его Фальконет.
– Поглядите, друзья мои! До чего красив, не правда ли?
Но его помощник, скульптор- резчик Фонтен, вскоре по приезде бесследно исчезнувший из Петербурга, тихо пробормотал себе под нос:
– Хорошо – лось… А ведь тут сколько медведей да волков водятся… А коли выскочат – куда денемся?
Второй попутчик ваятеля усмехнулся и успокоил обоих иноземцев:
– Я думаю, господа, самое страшное уже позади… Мы вот- вот доедем до Риги, там таможня, а от неё до Петербурга – рукой подать…
Вторым попутчиком Фальконета был никто другой, как известный русский актёр Иван Афанасьевич Дмитревской. Он возвращался из Парижа, где обучался актёрскому искусству, был прекрасным остроумным собеседником и обаятельным человеком, к тому же русским, и Фальконет был необыкновенно счастлив, получив его в спутники.
В другой карете, следовавшей за первой, сидела юная любознательная особа, которая также не отрывала взгляда от окна. Это была ученица Фальконета мадемуазель Мари Анн Колло. Она тоже увидела застывшего лося, и, схватив карандаш и листок бумаги, заполненный какими-то рисунками, которые она делала на всём протяжении пути, тут же легкой рукой набросала портрет лесного красавца.
Её пожилая компаньонка, сидя напротив, спала, то всхрапывая, то сопя с присвистом. Мадемуазель Колло взглянула на неё, тихо засмеялась, и тут же стала рисовать её портрет, слегка утрируя черты лица, придавая им ещё большее комическое выражение…
А со стороны Петербурга по пустынной разбитой дороге навстречу ваятелю ехал верхом шевалье де Ласкари. Он ловко сидел в седле, красная лента офицерского шарфа стягивала его тонкую талию, и новенький мундир капитана очень шёл ему. Он был в прекрасном расположении духа и полон радужных надежд. Не портили ему настроения даже комья грязи, которые частенько вылетали из-под копыт его коня и порой попадали ему в лицо. Всего-то несколько месяцев прошло с тех пор, как стоял он, испуганный, на коленях перед императрицей. Бог мой! Как сказочно изменилась его жизнь! «Шевалье де Ласкари»? А почему бы и нет?! Он оказался прекрасным учеником: учился всему с готовностью, рьяно постигал придворную жизнь и этикет, научился делать реверансы и ловко манипулировать шляпой – на поле треуголки спереди надо было положить два пальца сверху, а три прочих прижать снизу, и тогда можно её легко снимать и свободно держать в руке… Подумаешь, велика наука! Гораздо труднее было запоминать все столичные сплетни и пытаться понять что-либо в дворцовых интригах… Ласкари исправил свой скверный французский, потом долго искал, у кого бы взять за образец умение изъясняться по-русски. Ему посоветовали поучиться у молодого Фон-Визина, секретаря самого Ивана Перфильича Елагина. Человек услужливый и любезный, Денис Иваныч, слывший в Петербурге опытным литератором, не отказал во внимании человеку, о котором так хлопотал сам Иван Иваныч Бецкой. Грек был умён, трудолюбив и прилежен, и молодому Фон-Визину даже лестно было, что он обратился за помощью именно к нему. Не забывал новоиспечённый шевалье и о своём прямом назначении – быть помощником французскому ваятелю. Он часами просиживал в мастерской подле Андрея-самоучки, перенимая прямо с рук его сноровку и опыт… Правда, Андрей оказался человеком непростым, наблюдательным и острым на язык, кое-что он в Ласкари понял, а чего не понял, о том догадывался, в общем, отношения у них складывались сложные, но шевалье готов был стерпеть не только насмешки мастера… Как старался он во всём услужить Бецкому, как внимательно прислушивался к его беседам с придворными и чиновниками, скромно стоя где-нибудь в тёмном углу кабинета! Он был у него не только адъютантом, но и чем-то вроде мальчика на посылках, не гнушался ролью простого курьера и почтальона и, в конце концов, как-то совсем незаметно стал генералу совершенно необходим… В общем, Ласкари вполне преуспел, преуспел настолько, что именно ему, адъютанту Бецкого, капитану было поручено встретить Фальконета с обозом на Рижской границе. Императрица в ту пору была в Москве, Бецкой неотлучно находился при ней, и шевалье была предоставлена полная свобода действий. Но у ловкого удачливого грека был ещё один интерес в этом путешествии. Он хорошо помнил обещание императрицы женить его при случае, чтобы вытащить из нищеты. Но женитьба на купеческой дочке, которую имела в виду государыня, мало прельщала его. Почувствовав вкус придворной жизни, он посчитал, что достоин лучшей доли, начал выспрашивать, разведывать, узнавать про богатых петербургских невест дворянской крови, и нашёл… Господи! Какое же сокровище он нашёл! Впрочем, об этом позднее…
Он выехал на встречу с Фальконетом в сопровождении трёх солдат, которые скакали за ним след в след, разбрызгивая комья грязи во все стороны. Миновали Петербургские окраины, затем всё реже и реже стали попадаться барские дачи и мызы… Но у поворота к одной из последних усадеб он остановил коня и спросил у солдата, гарцевавшего за его спиной.
– Чья усадьба, знаешь ли?
– Так это дом полковника Мелиссино…
Ласкари кивнул и поскакал дальше, вполне удовлетворённый ответом.
Доехав к утру до таможни, он велел стряпухе накормить солдат, и после короткого отдыха, отправил их назад в Петербург, дав необходимые наставления, куда явиться и кому доложить о своём возвращении. Сам же, растянувшись, не раздеваясь, на постели в чистенькой светёлке для приезжих, стал ждать. Но вокруг стояла тишина, усталость с дороги давала себя знать, настроение было великолепное, и Ласкари не заметил, как уснул, с блаженной улыбкой на лице…