Граф Монте-Кристо в замке Иф / Count of Monte-Cristo in the Chateau D’If

Don Nigro

Count of Monte-Cristo in the Chateau D’If/2009

Перевел с английского Виктор Вебер

ЭДМОН ДАНТЕС, позже граф МОНТЕ-КРИСТО

МЕРСЕДЕС – его возлюбленная

АЛЕКСАНДР ДЮМА –

ОГЮСТ МАКЕ – литературный поденщик

Подземная камера в Замке Иф, мрачной тюрьме на острове где-то в Атлантическом океане, и другие места, включая кабинет АЛЕКСАНДРА ДЮМА, таверну у моря, остров Монте-Кристо, и сад, все представлено единой декорацией. В глубине сцены две изогнутые лестницы, справа и слева, ведут на платформу, с которой ДАНТЕСА могут сбросить в океан, а ДЮМА может наблюдать за происходящим внизу. В правой части этой платформы, чуть утопленные к каменную стену письменный стол и стул ДЮМА. Под верхней платформой, между лестницами, по центру, вход в пещеру, через который актеры могут выходить из темноты. Справа дверь, которая открывается к авансцене. Между дверью и правой лестницей – окно. У авансцены справа – деревянный стол со стульями. Перед левой лестницей – садовая скамья, сидением к авансцене, на самой авансцене, буквально у края, стена, сквозь которую будут прорываться ДЮМА и ДАНТЕС. Для актеров будет проще убирать камни, потому что прорываться придется не один раз, и дыра должна быть достаточно большой, чтобы пропустить ДЮМА и сундук с сокровищами. На левой лестнице площадка, которой небольшой бутафорский стол, где МАКЕ держит различные предметы, которые позволяют ему создавать шумовые эффекты, возможно, его шлем и другая одежда. Некоторые звуки, конечно, будут записаны, но у нас должно создаваться впечатление, что многие из них – работа МАКЕ. Актеры могу входить и выходить из темноты слева и справа, через дверь справа, через пещеру, по центру, между стеной и лестницами, по пожарным лестницам к лестничным площадкам и к платформе наверху по обе ее стороны. Фон – туман и неясные очертания, которые можно принять и за Замок Иф, и за крыши Парижа начала девятнадцатого столетия. Действие идет без разрывов. Декорация неизменная.

Начало середины девятнадцатого столетия или другой временной период. В этом месте время определить сложно.

Шопен: Этюд до минор, № 12 «Революционный» (Опус 10).

Россини: «Вильгельм Телль», увертюра.

(Мы слушаем Этюд Шопена № 12, опус 10, а потом Увертюру «Вильгельма Телля», к концу которой свет в зале начинает меркнут. Когда Увертюра заканчивается, мы в полной темноте. И тишине. Потом тусклый свет падает на ЭДМОНА ДАНТЕСА, молодого человека, который сидит на полу своей камеры по центру сцены, окруженный темнотой. ДЮМА в этот момент – голос из темноты, с платформы сверху, едва видимый силуэт, крупный, пузатый, с круглым лицом, большими глазами, непослушными вьющимися волосами).

ДЮМА. Перечень галлюцинаций графа Монте-Кристо во время его пребывания в подземной камере Замка Иф.

ДАНТЕС. Разум – это театр, в котором танцует память.

ДЮМА. Назови свое имя.

ДАНТЕС. Зрители – крысы.

ДЮМА. Твое место жительства?

ДАНТЕС. Там, в темноте, кто-то большой.

ДЮМА. Сколько воды в твоих легких?

ДАНТЕС. Яйца у него размером с биллиардные шары.

ДЮМА. Перечисли в обратном порядке все злонамеренные действия, совершенные тобой в последнюю четверть столетия.

ДАНТЕС. Похоже, я изобрел систему памяти, помогающую мне помнить мою систему памяти.

ДЮМА. Перечисли все богохульства, произнесенные тобой после зимнего солнцестояния.

ДАНТЕС. Душевное спокойствие – это способность в любой момент отправиться в поход по лабиринту памяти.

ДЮМА. Скольких девушек ты лишил невинности? Приведи примеры.

ДАНТЕС. С помощью воображения человек исследует истину.

ДЮМА. Когда ты впервые принес клятву верности Сатане?

ДАНТЕС. Отраженные в душе, как зеркальном лабиринте, эти образы создают спокойную безмятежность, и неистовство экстаза, и множество взаимосвязанных вселенных, иероглифы загадочно чудовищного и, скорее всего, безумного божества.

ДЮМА. С какими домашними животными ты вступал в интимные отношения?

ДАНТЕС. Интеллект человека неразрывно связан с эротикой. Я закрываю глаза и вижу символ вселенной: обнаженную девушку, поднимающуюся из морской пены.

ДЮМА. Кто убил петуха?

ДАНТЕС. Смотреть на обнаженную девушку – все равно, что видеть Бога.

ДЮМА. Где заканчивается Бог и начинается дьявол?

ДАНТЕС. Бог прячется в объединении и в противопоставлении, как в пьяной симфонии, когда все ноты играются разом.

ДЮМА. Ты веришь в оккультную значимость чисел и предметов?

ДАНТЕС. Все несет в себе символ чего-то еще.

ДЮМА. Какой длины пенис дьявола?

ДАНТЕС. Тот, кто видит в себе все, становится всем. Океан одиночества очищается. Неожиданные радости изоляции и отчаяния – галлюцинации.

ДЮМА. Как называется столица Мадагаскара? Что ты любишь есть с вафлями? Эта одежда меня толстит? Кто трахнул Мэри-Лу на грядке ревеня? Если Бог всемогущий, ему обязательно быть говнюком? Почему есть что-то вместо ничего?

ДАНТЕС. Моя цель – покорить время.

(Скрип захлопывающейся двери тюремной камеры. Полное затемнение).

(В темноте крики чаек и шум прибоя, потом голос МЕРСЕДЕС).

МЕРСЕДЕС. Каждую ночь я купаюсь в слезах. Хотя я предпочитаю мыльную пену.

ДЮМА. Арестованный признался в том, что слышит голоса.

МЕРСЕДЕС. Я сижу на берегу и слушаю стенание моря, вечное, как мое горе.

ДЮМА. Многие из этих галлюцинаций связаны с женщиной, которую он называет Мерседес.

МЕРСЕДЕС. Не лучше ли прыгнуть в бездну с обрыва, чем страдать от этой безнадежной неизвестности?

(Поют птицы, свет падает на МЕРСЕДЕС, которая сидит на скамье в своем саду. МАКЕ склоняется над ней, переполненный желанием).

ДЮМА. Мерседес признается в своей вечной любви к графу Монте-Кристо своему трепещущему, изнывающему от любви кузену.

МАКЕ. Мерседес, я больше не могу скрывать свои чувства. Ты должна знать, что я тебя люблю, всегда любил, родился, любя тебя, и после смерти буду тебя любить. В общем, я тебя люблю.

МЕРСЕДЕС. Мой друг, это все пустое. Мое сердце принадлежит другому. Я люблю Эдмона Дантеса, и никому другому не стать моим мужем. Или никто другой не станет моим мужем? Как правильно? Или оба варианта равнозначны? Язык не нагонял бы такую тоску, если бы слов в нем было поменьше. На самом деле нам нужно каких-то двенадцать слов. Почему у нас их так много? Они только сбивают меня с толку.

МАКЕ. Никто другой?

МЕРСЕДЕС. Никто другой что?

МАКЕ. Ты не полюбишь никого другого? Только его? Этого Эдмона Дантеса? Ни при каких обстоятельствах?