Граф Рейхард
Шрифт:
На каждую ногу будем бросать кости отдельно, - сказал Руди, - так, как мы это делали в Остенвальде. Затем разыграем живот, грудь и по отдельности - руки...
Я требую отдать мне живот без жребия!
– тонким голосом проверещал низенький слепой.
– Я не менял живота без малого девяносто лет, и если бы у вас были глаза, вы бы увидели, что из меня уже вываливаются сгнившие кишки! Пощупайте! Чувствуете, как лопается кожа?...
Ну уж нет, Шютц, - злобно отрезал Руди.
– Ты будешь бросать кости вместе со всеми.
Остальные
Правильно! Не давать ему поблажки! Это из-за него мы не видим света, пусть мучается...
Внезапно они смолкли и насторожились. Со стороны тропы донёсся приближающийся конский топот. Гюнт сдавил писарю рот, чтоб не вздумал крикнуть. Слышно было, как лошадь ночного гостя остановилась и всхрапывает у крыльца, как сам гость, громко отдуваясь, подходит к двери.
Он ещё не вошёл, а Ганс уже понял, кто это. Из города вернулся работник!
Алоиз, стой!
– закричал он срывающимся голосом.
– Не входи в дом! Беги!
Но крик его от волнения получился слишком тихим. Дверь распахнулась, и в её проёме возник молодой бородач в лихо сдвинутой набок матерчатой шапке с пером. Алоиза качало от выпитого пива. Нетвёрдыми шагами он вошёл в полумрак избы, остановился и завертел головой.
Беги!
– ещё громче крикнул Ганс, но было уже поздно. Тёмные фигуры кинулись на бородача со всех сторон.
Эй! Вы кто? Пустите меня!
– заголосил было работник, но слепцы повалили его и принялись душить.
Ганс с содроганием смотрел, как тело распластанного на полу Алоиза бьётся в предсмертных судорогах.
Задушивший его Гюнт выпрямился.
Ну, Шютц, твои шансы получить новое брюхо удвоились, - пропыхтел он, скалясь в ухмылке.
– Теперь мы имеем два новых живота, две новых груди, четыре ноги, четыре руки и одну голову. Такого славного улова у нас не бывало много лет!
В Остенвальде мы тоже неплохо поживились, - сказал басом слепец по имени Килькель.
– Помните верзилу-бочара?
Тебе досталась его голова, - сказал Руди.
Да, и её узнал тот малый в Тюбингене, - подтвердил Килькель.
– Из-за моей новой головы мы чуть не погорели!
Это потому, что мы не разукрасили её синяками, чтоб её никто не узнал, - рассудительно сказал Николаус - слепец с одной здоровой ногой и с одной дряхлой, отчего при ходьбе он сильно хромал.
– Голову надо будет отделать как следует, а то не оберёмся хлопот. Так и на костёр угодить недолго.
Нас всё равно сожгут, рано или поздно, - мрачно заметил Руди.
Гюнт принюхался.
Скоро рассвет, - сказал он.
– Торопитесь с заклинаниями, а то не успеете. А я пока приставлю Зиберту новую голову...
Он взял большой ржавый нож, наклонился над бородачом и перерезал ему шею. Затем, держа отрезанную голову в обеих руках, приблизился к сидевшей на скамье жуткой безголовой фигуре, нашёл на ней шею и приставил к ней голову.
Ганс следил за его действиями, цепенея от ужаса.
Кмох вытягивал шею, вглядываясь в слепца с головой Алоиза. Лицо на голове обрело осмысленное выражение. Только глаза слепо смотрели куда-то в пустоту.
"Алоиз" встал, повертел головой, приноравливаясь к ней, и проговорил голосом покойного работника, только слегка приглушённым:
Ну вот, теперь другое дело. С новой головой чувствуешь себя словно заново родившимся.
Это нестарая голова, Зиберт, - сказал Гюнт.
– Прослужит тебе лет восемьдесят, не меньше!
Эх, жаль, глаза по-прежнему не видят...
– Зиберт подошёл к слепцам, азартно метавшим кости.
– Я бы не отказался ещё от левой ноги и груди.
Прости, Зиберт, но ты получил голову без жребия, так что по нашим правилам уже не можешь участвовать в дальнейшем дележе, - возразил Руди, бросавший кости.
Пятеро уродов расположились на полу возле несчастного обезглавленного Алоиза и по очереди бросали два кубика с насечками. После каждого броска они тянули к кубикам руки, ощупывали выпавшие насечки и из их глоток вырывались то вопли отчаяния, то радостный смех.
Две шестёрки!
– гаркнул Килькель.
– Правая рука - моя!
А левая - моя!
– спустя минуту провопил Руди.
У нас есть ещё одно тело, - Гюнт кивнул в сторону связанного писаря.
– Может быть, тебе, Зиберт, что-нибудь перепадёт, когда мы начнём его разыгрывать. А пока садись и жди.
Те, кому улыбнулась удача, расселись вокруг безголового тела Алоиза и положили свои руки на предназначенную им часть трупа. Вновь в тишине послышались жуткие сатанинские звуки, от которых Ганса бросило в дрожь. Словно врата ада приоткрылись на мгновение там, где сидели страшные создания. Они читали заклинания, и всё сильнее Кмоха охватывал ужас. В глазах его потемнело, он чувствовал, что начинает задыхаться...
Наклонившихся над трупом слепцов словно заволокло пеленой, а когда в глазах у Ганса прояснилось, он обнаружил на том месте, где только что лежал труп Алоиза, какие-то странные, высохшие, почернелые части человеческих тел. Это были те части, которые ещё минуту назад принадлежали слепцам и от которых они избавились благодаря заклинанию!
Зато труп Алоиза как будто распределился по этим увечным. Краше они, может быть, и не стали, зато явно улучшили своё телесное состояние. Они ходили по избе, подпрыгивали, приплясывали, привыкая к своим новым членам, ругались или удовлетворённо хмыкали.