Граф Рейхард
Шрифт:
Свечи на столе словно задуло сквозняком; комнату, в которой лежали теперь три трупа, окутала тьма. В наступившей тишине послышались шаги и старческое кряхтение Бильды.
Сколько ни учи этих бестолковых людишек, всё норовят сделать по-своему, - ворчала она, деловито наклоняясь над трупом Аурелии
Колдунья вспорола ногтями грудную клетку девушки и извлекла сердце. Точно так же она поступила с телами Вивенцио и Мелисинды.
Этой ночью в её пещере ярко пылал очаг и на большой сковороде жарились сердца Фрица и трёх сегодняшних мертвецов.
Сказано же было
– Нет, любви ей, видишь ли, захотелось... Больше любви, жарче, и прямо сейчас... А как было бы славно, если бы она осталась в теле молодухи, скольких мужиков она бы совратила, сколько новых сердец приманила бы для меня...
Ведьма втягивала носом аппетитный запах, исходивший от жаркого, чмокала губами и жмурилась от удовольствия.
Журнал "Метагалактика" 3, 1994 г.
Отредактировано автором в апреле 2009 г.
СЕМЬ СЛЕПЦОВ
В харчевне "У старых ворот" с самого утра горланили посетители. Под низкими сводами слышались раскаты грубого хохота и непристойные песни. Люди ругались, судачили, твердили своё, не слушая собутыльников, чокались кружками, мокрыми от вина и браги, и под этот стук то здесь, то там вспыхивали ссоры, в которых драчуны рвали друг на друге одежду. В общий шум вносили свою лепту даже мухи, которые с громким жужжанием бились о запылённые слюдяные стёкла. Большинство посетителей явились в Тюбинген по случаю ярмарки, и потому споры и разговоры велись главным образом о товарах, ценах и новых налогах, которые установил маркграф. Но не менее бурно обсуждали и недавнее воззвание папы отвоевать у язычников Гроб Господень.
Всюду собираются люди с крестами на спинах, - толковали чуть ли не за каждым столом.
– Готовятся к походу в Святую землю... Папа обещал им благословение и отпущение грехов...
Жизнь в тех краях - чистый рай, - мечтали выпивохи.
– Пряности растут чуть ли не на каждом кусту, а золото считай что под ногами лежит, нагнись и подними...
О том же говорили и за столом Ганса Кмоха - зажиточного крестьянина из окрестностей Тюбингена, рослого и уже довольно пожилого, с большим красным лицом, окаймлённым седеющей бородкой. Он усмешкой слушал приходского писаря Якоба Герштеккера, бубнившего ему в ухо:
Добра у язычников целые горы, и всё дешёвое... Кто уйдёт в поход, вернётся с полными карманами золота, вот увидишь...
А посмеивался Ганс потому, что ему и здесь жилось неплохо. У него был дом, коровы, свиньи, козы. Местный барон, у которого Ганс арендовал землю, ему благоволил: три сына Ганса служили в дружине барона и проявили себя храбрыми воинами. Жена Ганса каждое утро отвозила в город молоко и сыр, получая за это звонкую монету. На что ему Святая земля?
Хозяйка харчевни открыла окна, выпустив насытившихся мух и впустив новых, изголодавшихся, которые с жадностью набросились на липкие столы и посуду. С улицы в харчевню ворвались говор многолюдной толпы, мычанье волов и скрип телег. Послышался и однотонный звук колотушки, в которую стучат, прося дать им дорогу, бродячие слепцы.
Петер Цвиглер - помощник деревенского кузнеца, здоровенный детина с рябым лицом, привстал и посмотрел в окно.
Это те самые нищие, которые третьего дня проходили моей деревней, - сказал он, выпучив глаза.
– Точно, они! Уже и сюда припёрлись!
Тщедушный писарь, допивавший третью кружку, утёр ладонью свой залитый пивом бритый подбородок.
Как бы они не занесли чуму или чего похуже, - заметил он.
– И позволяют же им шляться по дорогам! В Силезии таких сжигают на кострах, чтоб не разносили заразу.
Да нет, это безвредный народишко, - благодушно возразил Ганс, тоже посмотрев в окно.
– Побираются Христа ради, и Бог с ними...
Слепцы с несвязным пением, ковыляя на своих деревяшках и держась один за другого, вошли на задний двор харчевни и сгрудились у стены. Белки невидящих глаз обращались на всех проходивших мимо, из запылённых лохмотьев высовывались культи рук и ног, щербатые рты жалобно тянули: "Подайте, господин, на кусок хлеба!"
Через час, когда Ганс с помощником кузнеца и писарем выходили из харчевни, они всё ещё были тут. Помощник кузнеца остановился и вгляделся в одного из них. Писарь потянул его за рукав:
Идём, мы ведь ещё собирались посмотреть на комедиантов...
Погоди, - на большом раскрасневшемся лице Цвиглера отразилось волнение.
– Сдаётся мне, что вон у того слепца физиономия в точности такая, как у Фрица Хебера, нашего бочара! Хебер пропал в тот день, когда эти убогие околачивались в нашей деревне... Ну да... Очень похож... Особенно нос - крупный, со шрамом на переносице... Этот нос не спутаешь ни с каким другим! Я готов поклясться, что это нос Хебера!
Писарь засмеялся.
А может, это сам Хебер здесь нищенствует, переодевшись в лохмотья?
– ехидно спросил он.
– Вот было бы забавно!
Цвиглер рассматривал слепца так и этак.
Нет, это не Хебер... Тот высокого росту и ладно сложен, а этот какой-то низенький, невзрачный, одна нога короче другой... Но нос... Боже мой, нос! Ведь даже шрам на том же самом месте!...
Интерес приятеля невольно передался Гансу. Он тоже начал разглядывать нищих и подмечать в их облике странные особенности.
Они и болеют как-то по-чудному, - сказал он.
– Гляньте хотя бы на этого, что держит колотушку: одна нога вроде бы здоровая, толстая, волосатая, а вторая - ссохшаяся, потемневшая, как у трупа...
Ты прав!
– пьяно выкрикнул писарь.
– Вон у того крайнего слепца то же самое: одна нога здоровая, а вторую хоть отрывай да выкидывай...
– Он расхохотался от неожиданно пришедшей ему забавной мысли.
– Смотрите, если здоровую ногу одного слепца приставить к здоровой ноге другого, то получились бы две здоровые ноги - правая и левая, клянусь бородавками моей тётушки! Ха-ха-ха!... Ведь правда: у одного здорова правая нога, а у другого - левая!... Ха-ха-ха! Ха-ха-ха!...
А у того коротышки одна рука в язвах, а другая здоровая и как будто похожа на женскую, - подхватил наблюдательный Ганс.
– Хоть и грязная, но пальчики пухленькие...