Граф в законе (сборник)
Шрифт:
Вот тут-то и вырвалась наружу та самая наглая идея.
— У меня просьба, — сказал Виктор, — Я взял в аренду небольшое помещение для собственной клиники.
— Забавно, — прозвучало на этот раз с непонятной чиновничьей сухостью.
— Не могли бы вы привезти мне сюда двух-трех больных?
Заданный вопрос испугал самого Виктора.
Опять многосекундное молчание.
— Привезем… давайте адрес… Вот моя замша рвется встретиться с вами. Она все организует.
Через час в безымянную клинику Санина стремительно вошла почтенная дама
— Наслышана. Наслышана о вас. Больные скоро подъедут. А я решила чуть пораньше. Хочу поговорить. Не возражаете?
— Конечно, — подавленный ее напором, откликнулся Виктор.
— Я пишу докторскую. — «Без докторской не столкнешь со стула нашего толстяка». — Тема окончательно не сформулирована. А идея примерно такая: современное понимание психической травмы и общие принципы ее психотерапии. — «Какой-то младенец. Эх, зря поехала!»
Проскочившие сквозь словесный строй запретные мысли вызвали у Виктора невольную улыбку.
Она заметила. Спросила удивленно:
— Не одобряете мою тему?
— Ну что вы! — мягко защитился Виктор. — Как я могу не одобрить? Вы — кандидат наук, а я даже диплома врача пока не имею.
— Не скромничайте! — воскликнула она. — Я же все знаю о ваших гипнотических подвигах. — «Может, врет все толстяк? Посмотрим. Меня не одурачишь, милый мальчик».
Неприязнь к этой решительной даме стала перерастать в озлобленность. Поэтому Виктор сразу открылся:
— А я не собираюсь вас дурачить. Задавайте вопросы.
Она пристально поверх очков посмотрела ему в глаза и, видимо, что-то осознав, покорно осела на стуле.
— Значит, вы можете воспринимать мысли людей. — Это был уже не вопрос, это было признание, — А о чем я сейчас размышляю, можете сказать?
«Я ни о чем не думаю… Я ни о чем не думаю…»
Виктор ответил с нескрываемым злорадством:
— Вы умышленно остановили ход своих мыслей и упрямо повторяете: «Я ни о чем не думаю».
— Верно. — Она испуганно, беззащитно сжалась. — Вы правы.
«Чепуха какая-то! Неужели слышит?»
— Нет, это не чепуха. Я действительно слышу.
Нервы ее заметно напряглись. Это было видно по сжавшимся мышцам лица, шеи. Теперь он уже сидел за столом важно, как профессор, а она, как запутавшаяся в ответах студентка, робко попросила:
— Пожалуйста, найдите время для обстоятельной беседы со мной, сейчас… Нет… сейчас я должна встретить больных. Как-нибудь на днях. Хорошо?
«Боже, какой ужас!.. Какой ужас!»
— Хорошо, — великодушно согласился Виктор. — Тут нет никакого ужаса. Это реальность.
— Да-да-да… Вы правы.
Она схватила блокнот и попятилась спиной к двери.
— Мне пора. Наверно, приехали. До встречи.
Вскоре появился какой-то затюканный, кем-то запуганный санитар. Выложил перед Виктором стопку историй болезни, спросил быстро, подобострастно:
— Можно приглашать?
И, не дожидаясь согласия, выскочил так торопливо, словно в кабинете за столом сидело огнедышащее чудовище.
Первым был высокий надменного вида человек с гордо откинутой назад головой. Правый глаз его закрывала слепая поволока. По серому больничному халату ниспадал на грудь розовый шарф.
Он небрежно и в то же время величественно забросил конец шарфа на плечо, сел против Виктора не спеша, обстоятельно, как садятся на трон, произнес покровительственно и устало:
— Мне обещали встречу со знаменитым врачом. Это вы? Чем могу быть полезен?
— Расскажите о себе, — попросил Виктор, открывая пожелтевшую историю его болезни.
Больной снисходительно усмехнулся.
— Все хотят видеть меня. Все хотят слышать меня. Ну что ж, извольте. Я родился в тысяча семьсот сорок пятом году. В миру величают меня Кутузов Михаил Илларионович. На званых приемах чаще всего «светлейший князь Смоленский». Русский полководец. Генерал-фельдмаршал. Да что я говорю! Вы знакомы со мной заочно со школьной скамьи.
История болезни сообщала об ином. Пыжов Мартын Иванович. Параноидальная форма шизофрении. Парафренный этап. Бред величия.
— Отбросьте эти бумажки, — презрительно сжав губы, посоветовал Пыжов. — Они уводят от истины. Де-юре там все верно, но де-факто во мне с младых ногтей живет Михаил Илларионович. Я долгие годы вынужден был молчать об этом, чтобы не обижать родителей, чтобы не пугать чиновников, которые выдавали мне паспорт, которые п-понимаете… прославленный маршал обязан всегда являть собой пример скромности.
— Да, конечно, — сочувственно поддержал его Виктор. — Я сужу о вас не по этим бумажкам. И поверьте, искренне выражаю вам свое уважение.
— Великодушно признателен за такие слова, — В единственном зрячем глазу Пыжова засветилось довольство.
Сразу почувствовал Виктор: его настойчивые сигналы встретили сопротивление. «Не надо, не надо, даже глупец видит, что я — Кутузов».
В хаотичном сумбуре вращались и мысли Виктора. Такого еще не бывало! Минут пять длилась упрямая осада этой гордо откинутой головы, пока Виктор окончательно не признал бессмысленность своих усилий.
Пыжов уходил, как фельдмаршал, получивший очередную награду за выигранное сражение. Никто не мог его победить. Он оставался Кутузовым.
Стул заняла девочка-подросток с шаловливым желтым бантом на середине косички. У нее была гебефреническая шизофрения.
На этот раз Виктор встретил возбужденную агрессивность. Ему пришлось долго успокаивать девочку, осторожно вкрапливая между фразами крохотные символы внушения.
Постепенно все посылаемое им стало впитываться безответно. Это ободряло, вселяло надежду. Но как только он решил, что пора завершать сеанс, девочка сама открыла глаза и, передразнивая Виктора, вытянула вперед шейку, сцепила пальцы, как и он, в замок, а потом вдруг показала ему свой ядовито-красный язычок.